4 С. Красильников. Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири

77

Все это вместе взятое вызвало резкое ухудшение настроений во всех районах, прилегающих к Нарымскому тракту, так как кулацкие обозы являются "саранчой" для тех населенных пунктов, через которые они проходят. На остановках они буквально поедают все: фураж, продовольствие»20.
За рамками подобного рода ходатайств «наверх» часто оставалось желание местных органов извлечь определенную выгоду из сложившейся ситуации сохранив на местах хороших «кулацких» лошадей, отправить с обозами слабых и больных животных. Надзорные органы в лице ОГПУ отмечали как «повсеместное» следующее явление: «Выселяемые кулацкие хозяйства в отдельных случаях снабжались рваной сбруей, ломаными санями, телегами и самыми плохими лошадями-клячами не только в силу отсутствия, но и даже когда у выселяемого кулацкого хозяйства имелись они доброкачественные, последние сельсоветами отбирались, в некоторых случаях даже в момент отправки или погрузки, и заменялись худшими, лишь бы сдать с рук количество»21. В ходе отправки чекистами выявлялись случаи, которые даже им казались вопиющими, правда, с точки зрения надзирающих за обеспечением лошадьми и натурфондами: «В Ленинском РИКе (Кузнецкого окр. — С.К.) только лишь в последний момент хватились, что у них недостает несколько семей до принятой ими контрольной цифры, и, чтобы выйти из положения, райисполкомом было несколько семей без достаточной проверки отнесено ко 2-й категории из близлежащих к районному центру селений и доставлены на пункт в момент погрузки с отсутствием обеспечения полагающимися нормами натурфонда и нехватки лошадей (курсив наш. — С.К.)»22.
В свете отмеченного очевидна важность выявления роли и функций, которые отводились органам ОГПУ в обеспечении процесса высылки крестьян в Центре и на местах. Канадская исследовательница Линн Виола, автор обстоятельной статьи по этому вопросу23, на основе анализа значительного круга документов, в т. ч. делопроизводства ОГПУ, делает вывод о том, что в конце зимы — начале весны 1930 г. «ОГПУ, похоже, играло в операции комбинированную роль дирижера, органа информации, аварийного мастера и сигнальщика. Организационная структура оставалась хаотической»24. В этот список функций следует добавить еще одну, весьма значимую в тот период, — фильтровальщика. Важным звеном в технологии проведения депортации выступали созданные во всех округах в местах концентрации «кулаков» контрольно-пропускные пункты (КПП) ОГПУ, в некоторых документах они именовались сборными пунктами. Им предшествовали созданные в каждом районе свои сборные пункты, своего рода первичные накопители, куда доставляли семьи из деревень, поселков и сел. Как и районные «опертройки», коменданты КПП обладали исключительными для того момента полномочиями по надзору, пересмотру судеб тех, кто был причислен, возможно ошибочно, к «кулакам 2-й категории». Кроме того, на них возлагались контрольные функции по проверке обеспечения поступавших на пункты «раскулаченных» гужевым транспортом и натур-и продфондами. Коменданты наделялись правом в случаях «недоснаб-жения» высланных задерживать их отправку до получения из районов высылки лошадей, инвентаря, фуража, продовольствия. Иначе говоря,
78

как отмечает Л. Виола, такие «фильтры», если и не предотвращали, то в известной мере смягчали размеры крестьянской трагедии, развернувшейся в марте 1930 г. Добавим при этом, однако, что действия чекистов были направлены главным образом на минимизацию затрат и издержек, которые неизбежно сопровождали депортации.
О характере деятельности сборных пунктов, расположенных на территории Новосибирского окр., можно составить представление по сводкам о состоянии Ордынского и Баксинского КПП. Оба функционировали с 27 февраля до середины марта 1930 г. с целью «приемки и дальнейшей переотправке выселяемых кулаков 2-й категории на места расселения»25. Ордынский КПП, расположенный на пути следования «кулаков» из Каменского в Томский окр., работал недолго, но результативно. Комендант приостановил более чем на неделю переотправку нескольких партий «кулаков» до «получения из Каменского округа недо-стававшего до нормы фуража и инвентаря»26. Баксинский КПП, оказавшийся основным для переотправки «раскулаченных» из Новосибирского окр. в Томский, работал непрерывно весь этот период. Только с 1 по 8 марта 1930 г. через него прошла 401 семья (1 756 чел.). На КПП возлагалась также и чисто бюрократическая функция — проверка документации выселяемых. Уже тогда чекистами отмечалась характерная черта, порожденная хаосом «ликвидаторства»: «...на многие кулацкие хозяйства, прибывающие из отдельных районов, не оформлены соответствующим образом препроводительные документы, нет списков выселяемых кулаков, списков инвентаря и т. д.»27. Даже беглая проверка позволяла установить массовый характер «перегибов» при высылке. «Директива партии и правительства, — указывали чекисты, — о недопустимости экспроприации и выселении середняцких хозяйств местами грубо нарушена, и под экспроприацию и выселение подпало большое количество середняков и др[угих] лиц, не могущих быть отнесенными к кулакам (служители религиозного культа, кустари и т. д.). Всего по округу нами зафиксировано 338 случаев — фактов включения середняков в списки кулаков, причем у большинства из них сельсоветами было описано их имущество и частично экспроприировано!,] и сами они были выселены вместе с кулаками и доставлены на сборные пункты, и только районными опертройками дальнейшее выселение приостановлено, и сами они возвращены к месту прежнего жительства»28. По масштабам чекистского «отсева» нетрудно установить долю жертв «раскулачивания» в округе. Через КПП прошло и отправлено в ссылку 1 864 хозяйства, с учетом возвращенных (338 глав семей) поступило на сборные пункты из районов 2 202 хозяйства. Удельный вес возвращенных составил примерно 15 % от общего числа направленных на высылку хозяйств.
Очевидно, что некоторая «фильтрация» состава высланных не избавляла основную массу от трагедии зимней депортации. В телефонограмме в Новосибирск 13 марта 1930 г. уполномоченный окрисполкома Машинистов, работавший вместе с чекистами на Баксинском КПП, обрисовывал ситуацию следующим образом: «...проследовало 8 районов, из них на Галку (река в Томском окр. — С.К.) 290 хозяйств, более благополучно прошел Алексеевский, другие деморализованы. Положение с заброской хлебофуража угрожающее, доходящие до Пихтовки подводы
79

дальше идти отказываются и разбегаются. Лошади пристают, зафиксирован ряд случаев падежа. По пути разбрасываются инвентарь, продовольствие и вещи, как правило, уполномоченные районов за небольшим исключением безответственные и бездеятельные. Бердские кулаки и подводчики прошли без продовольствия. Продолжаются отчаянные бураны, дорога разрушена <...>»29 Аналогичные описываемым события происходили в тот же период и в других округах Сибири. По данным оперсводки ОГПУ, в Барнаульском окр. «в результате бурана, принявшего колоссальные размеры, 5/III на погруженном пункте Алейск при отправке кулацких семейств в степи замерзло 22 лошади и обморозилось 4 кулацких семьи»30. Драматическое восприятие происходившего очевидцами отразилось в спецсводке ОГПУ от 10 марта 1930 г.: «...масса крестьян Баксинского района, середняки и бедняки, до сих пор не уяснила себе, куда и почему высылают кулаков, истолковывая это выселение как признак скорой войны и переворота власти»31.
Атмосферу происходившего в эти дни воспроизводили не только чекистские источники, но и донесения разных функционеров, занимавшихся высылкой. Ниже приводится характерное описание событий, составленное уполномоченным Ф. Ведрашко, оказавшимся прямо в центре событий, в одном из сельсоветов Баксинского р-на, через который непрерывной чередой шли обозы с «кулацкими» семьями.
«Высылка кулаков лечебно действует на проведение сплошной коллективизации. Это бесспорно. Но в тех с/советах и поселках, где до этого не было выявлено кулацких элементов, то сейчас при бешеном темпе выявления кулачества попадает очень много середняков, на что следует обратить особое серьезное внимание, т. е. отдельные середняцкие деревни очень сильно насторожились, так как они не гарантированы, что не подпадут в категорию лишенцев и высылке. Тем более актив деревни под сильным накачиванием раиактива начинает ссориться с середняком, благодаря его упорности идти в коллектив или коммуну. Этот особо важный момент нужно серьезно учесть, иначе не на кого будет опереться в своей дальнейшей работе, несмотря, что батрацкий актив растет, но он очень слаб в своей идеологической классовой работе. Он работает до тех пор, пока ты с ними работаешь, а как только перестаешь, то этот актив быстро растворяется под влиянием чуждой пролетариату идеологии <...>
О кулаках и их выявлении.
Если во время хлебозаготовок 1929 г. по Баксинскому району было выявлено кулаков до этого ничтожное количество, то в настоящее время довыявлено их достаточно много. Привожу пример: по Старо-Атузинскому с/совету, во время хлебозаготовки не было ни одного кулака, за исключением двух дворов, обложенных индивидуально дополнительно по сдаче хлеба. В настоящее время, а особенно с представлением Баксинскому району 40 кулацких дворов на высылку, с этого момента начинается бешеный темп по выявлению кулачества, причем в течение нескольких дней по указанному выше Ст.-Атузинскому с/совету выявлено около двух десятков кулацких хозяйств, а этот темп продолжается и в дальнейшем. Несомненно, что в числе этих двух десятков найдутся 20 % кулаков-спекулянтов, торговцев, которые пять лет тому назад были кулаками, а в настоящее время являются середняками, а ос-
80

тальные являются сомнительными кулаками, а их считают кулаками по их идеологии и психологии.
В настоящее время все они лишены права голоса и их имущество взято на учет. Когда эти кандидатуры обсуждали на активе и в группе бедноты и составляли на каждого характеристику, то беднота подходила критически и осторожно, несмотря на это РИК и РК упрекали, что не довыявляем, и не давали достаточно характеристики, так как они зачастую судят о работе актива и уполномоченных по количеству довыявлен-ных кулаков и числу коллективизированных дворов. Такое явление имеется и по другим сельсоветам.
28.11 с. г. мы подняли к отправке своих кулаков по Ст.-Атузинскому с/совету. В этом поселке около 70 дворов, откуда отправили трех кулаков, в том числе кулака Аникина Н. В этом поселке числилось 15 дворов единоличников, а остальные дворы все кумовья, родичи и родня. Все они провожали довольно торжественно и трогательно. Кровь бешено кипела во всех. У нас совершенно не было никакого оружия. Когда подвода тронулась, один из кулаков зашел в хату, схватил первую попавшуюся из шести икон и стал разбивать ее вдребезги. Это был самый жуткий момент отправки кулаков. Старики и старушки дрожали, что осенний пожелтевший лист. Хорошо, что обошлось благополучно. В это время из других районов стали стекаться вереницами сотни подвод с кулаками. Причем в Баксинском районе образовалась пробка. Отчасти по отсутствии помещения и прочей слабой подготовки. Ночью кулаки и их семьи ходили по крестьянским дворам и просили хлеба. При выезде из района 4 марта по дороге встречались десятки, сотни подвод, идущих по направлению к Пихтовке. 5 марта поднялась сильная пурга и, несмотря на это, кулацкие подводы были отправлены в дорогу, так как в некоторых деревнях скопилось до 500 подвод. В эту же ночь, ночуя в 10 верстах от Колывани, некоторые крестьяне рассказывали о жутких картинах, а некоторые женщины просто выражались "это жестокое зверство замораживать в такую погоду детей", говорили, что были даже похороны замороженных детей, отправляемых кулаков, а в некоторых санях лежали по 3—4 замороженных ребенка.
По остальным вопросам напишу дополнительно.
P.S. Участвуя беспрерывно в гражданской войне с 1917 по 1922 г., я не получил такого впечатления, как за эти два месяца моей работы в Баксинском районе по коллективизации и весенней с.-х. Кампании. Это настоящая социальная коренная революция в деревне, только в мирной обстановке»32.
Основные параметры, количественные показатели проведенной в Сибири с 25 февраля до начала апреля 1930 г. карательной операции по высылке «кулаков 2-й категории» в целом нашли отражение в ряде публикаций. Вместе с тем в них нет ответа на вопрос, в силу каких причин был сорван план самой высылки (депортировано около 60 % намеченных к высылке хозяйств). Новизна и масштабность осуществлявшихся репрессий, безусловно, сыграли в этом решающую роль. Однако ход депортации во многом зависел от времени года и способов ее осуществления в условиях Сибири. То, что изначально чекисты считали условием успеха при проведении операции (заброска высланных гужевым транспортом зимним путем в районы, природные условия которых за-
81

трудняли или практически исключали массовое бегство с наступлением весны—лета), на деле оказалось осложнявшим действия властей фактором. Организационные неувязки, среди которых на первый план вышли необеспеченность разоренных и высылаемых хозяйств «натуральными фондами» (продовольствие, семена, корма и т. д.), наложились на проблему организации транспортировки. Достаточно сказать, что только половина из 16 тыс. хозяйств передвигалась сначала обозами до железнодорожной станции и станции разгрузки, а далее гужом до места расселения; остальным в зимнее время пришлось преодолевать весь маршрут, движение по которому заняло две-три недели, гужом. Масштабы бегства и смертности в дороге не нашли отражения в документах официального делопроизводства. Что же касается масштабов перевозок, то они оказались зависимыми от количества мобилизованных властями возчиков и лошадей с упряжью и санями: до начала весенней распутицы в тайгу вывезли столько, сколько сумели. Ввиду отсутствия сводных данных о численности возчиков и лошадей, вовлеченных в Сибири в обеспечение «крестьянской ссылки» в феврале—апреле 1930 г., сделаем простейшие подсчеты, основываясь на сведениях о Барабинской «операции»: для переброски 1 500 крестьянских семей и грузов для них потребовалось 12 тыс. лошадей (возчик на три-четыре подводы). Следовательно, для внутрисибирской депортации 16 тыс. крестьянских семей и обеспечения их грузами потребовалось мобилизовать до 100 тыс. лошадей и 25-30 тыс. возчиков. В порядке сравнения заметим, что для проведения хозяйственной кампании по лесозаготовкам в Западной Сибири зимой 1932 г. потребовалось мобилизовать около 84 тыс. конных подвод33. Иначе говоря, в начале 1930 г. только один элемент депортации (гужевые перевозки людей и грузов) потребовал колоссальных трудовых и материальных затрат, которые государство весьма прагматично переложило на плечи того же крестьянства.
Осуществленная по разверстке «сверху» первая массовая депортация уже в процессе ее реализации столкнулась с проблемой того, каким образом проводить грань внутри экспроприируемого крестьянства — между «кулаками 2-й категории» (высылаемые в отдаленные районы) и «кулаками 3-й категории» (расселяемые в пределах районов своего проживания). Карательные органы, сосредоточив основные усилия на решении задачи по обеспечению высылки семей «кулаков 2-й категории», хлопоты об оставшихся в деревне «раскулаченных» переложили на местную власть. Руководство краевого представительства ОГПУ, оценивая ситуацию в сибирской деревне после завершения указанной операции, приводило цифры, свидетельствовавшие о кризисности положения: в январе—марте 1930 г. из 76 710 «явно кулацких хозяйств, обложенных индивидуально», до 60 тыс. «подверглось фактическому раскулачиванию», при этом высылка коснулась чуть более 16 тыс. хозяйств, а расселение — 1—1,5 тыс. хозяйств. «Таким образом, суммарно мы имеем до 60 000 кулацких хозяйств, оставшихся на месте, сейчас экономически разоренных и неустроенных, озлобленных», — указывали чекисты в докладной записке в крайисполком 25 апреля 1930 г.34 Свои оценки ситуации, сложившейся в сибирской деревне после завершения массовой депортации крестьянских семей, чекисты дополнили материалами таблицы (табл. 3).
82




Таблицы из книги

http://picasaweb.google.com/sovderglazamivchk/Sim






Таблица 3 «Раскулачивание» в крае по данным на конец апреля 1930 г.*

Наименование округов


Кол-во явно кула ких хозяйств в
округе



Фактически раскулачено
Бежавших


Всего



Из них
с семьями


без семей





по пяти-кратке
по судебным решениям
в порядке последних
мероприятий
самоликвиди-
прочим причинам


Омский
12
170
8
430
1
893
2
316
2
747

942
532
635
929
Славгородский
4
876
4
731

897
1
232
1
236

1206
160
801
515
Барабинский
4
732
3
584
1
103

672
1
529

280
—
41
202
Н-Сибирский
5
691
4
768

545

364
2
587

169
1 103
365
415
Каменский
4
433
3
357

697

299
1
212

270
879
357
452
Барнаульский
7
507
6
370
1
105
1
364
2
908

368
625
591
745
Бийский
8
300
5
594
1
978

395
3
085

85
51
39
63
Рубцовский
5
204
5
017
2
645

185
2
102

85
—
117
243
Томский
2
961

984

172

408

310

72
22
79
300
Кузнецкий
2
097
2
357
1
483

197

569

108
—
196
360
Ачинский
3
082
2
804

974

524

905

88
313
183
29
Минусинский
3
675
2
889

796

797
1
168

128
—
71
162
Хакасский

854

848

—■

459

389

—
—
1
11
Красноярский
2
053
1
507

99

100
1
274

29
5
29
69
Канский
3
175
2
573

172

173
2
156

72
—
55
150
Иркутский
4
739
2
279

59

976
1
138

106
—
56
244
Ойротия

785
1
146

88

167

886

—
5
13
34
ИТОГО:
76
334
59
238
14
706
10
628
26
191

4008
3 695
3 629
4 923
• ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 5. Д. 103. Л. 65.
Как показали события, развернувшиеся во второй половине 1930 г., неопределенность статуса остававшихся на местах экспроприированных хозяйств позволяла местным советским и хозяйственным органам обращаться с крестьянами самым бесцеремонным образом. Так, летом—осенью того же года в соответствии с директивами крайисполкома в районах Западной Сибири для работы на важнейших стройках и действовавших предприятиях края — от объектов Кузнецкстроя до леспромхозов системы Сиблестреста, было мобилизовано около 9 тыс. трудоспособных крестьян. В этом случае, как и при высылке, семьи оказались разделенными, хотя режим надзора над трудмобилизованными не отличался жестокостью (в ноябре 1930 г. даже имел место «отпуск раздетых» крестьян численностью около 1 тыс. чел. из предприятий домой)35.
По данным комендантского отдела крайисполкома, в чьем ведении к концу 1930 г. оказались и спецпоселки «расселенного кулачества», в 90 районах Запсибкрая численность этой категории достигала
83

30 тыс. чел. Отсутствие нормативных положений единой системы управления позволяло карательным органам говорить о бесперспективности дальнейшего существования поселков36.
События конца 1930 — начала 1931 г. показали, что в решении проблемы дальнейшего проведения массовой коллективизации власть оставалась на позициях силового принуждения. Экспроприированные крестьяне, еще остававшиеся в своих или близлежащих деревнях, оказывались удобным объектом для государственного насилия и демонстрации того, чего можно было ожидать единоличникам от власти в будущем.
Следующая, еще более значительная, чем предыдущая, волна массовой, в масштабах всей страны, депортации крестьян, потребовавшая немалых усилий различных ведомств и организации, прокатилась весной—летом 1931 г. В Западной Сибири внутрикраевая высылка затронула примерно 40 тыс. семей, что на этот раз соответствовало и «контрольной цифре» директивных органов Центра. Однако еще зимой-весной 1931 г. на территории ряда районов Западной Сибири была осуществлена первая «инициативная» локальная депортация. В отличие от массовых высылок, проводившихся в 1930 и 1931 гг., она была «скромных» размеров — репрессиям подверглось менее 1 тыс. крестьянских семей. С.А. Папков в своем исследовании отмечает, что основанием для локальных репрессий явилось наступление в конце 1930 г. очередной фазы коллективизации. 11 декабря 1930 г. Западно-Сибирский крайком партии принял решение о «специальных репрессивных мерах против кулачества». В каждом из 20 районов, где предстояло ускорить темпы организации новых колхозов, до 20 января 1931 г. предлагалось экспроприировать и выслать в уже созданные спецпоселки по 20—50 крестьянских хозяйств. Первая локальная высылка коснулась 725 семей (3 340 чел.)37. Отложившийся в делопроизводстве крайкома партии доклад комендантского отдела крайисполкома «по проведению операции выселения кулаков из 21 района Западно-Сибирского края» позволяет выявить технологию ее осуществления38. По сведениям комендантского отдела, из 21 района предстояло депортировать всего 725 семей (3 340 чел.). В момент экспроприации и высылки, а также в пунктах посадки и по пути следования было зафиксировано около 70 случаев побегов одиночек и целых семей. Через распределительные пункты прошло 3 072 чел.39 Карательные органы «потеряли» в процессе проведения операции около 10 % наме^нных к депортированию. В Исилькульском р-не, где побеги приобрели массовый характер (в семи сельсоветах бежало 12 глав «кулацких семей») «по причинам преждевременной рае-конспирации фамилий, подлежащих выселению, и способствование в побеге председателей сельсовета», председатель одного из сельсоветов и районный уполномоченный были отданы под суд40.
Уже на начальной стадии карательной операции выявилось очевидное противоречие между установкой «сверху» на самообеспечение высылаемых хозяйств «проднатурфуражными фондами» и лошадьми и реальным положением дел — еще в 1930 г. имущество, скот и инвентарь подавляющего большинства намеченных к высылке семей были экспроприированы либо конфискованы за неуплату повышенных налогов (кратирование). В ответ на запросы с мест руководство крайкома отвергало как «политически неправильное» решение некоторых уполномо-
84

ченных брать лошадей и фондовые запасы из колхозов и рекомендовало «снизить норму до одной лошади на два хозяйства» и «несколько снизить нормы натурфондов»41.
Ситуация с «изысканием натурфондов» для высылаемых «кулаков» не улучшилась и к концу операции. Обеспеченность высланных лошадьми достигала 90 %, однако 40 % из них составляли старые и истощенные животные, из них 18 % пали в пути следования. Запасы муки составляли около 40 % от установленных норм снабжения. Такой же низкой была доля перевозимого для лошадей фуража (овес и сено). Карательные органы вынуждены были констатировать, что имевшихся лошадей, с учетом их состояния, было недостаточно для заброски в комендатуры одновременно с семьями их имущества, продовольствия и «натуральных фондов»42.
Следующая по времени локальная высылка крестьянства из ряда районов «сплошной коллективизации» проводилась во второй половине марта 1931 г. и затронула 14 районов преимущественно на юге Западной Сибири. Созданная распоряжениями краевых партийных и советских органов специальная комиссия определила контрольные цифры по отдельным районам и в целом — почти 2,5 тыс. хозяйств43. С учетом географической близости некоторых районов к территориям уже имевшихся комендатур предусматривалась переброска репрессированных крестьян из бывшего Омского окр. в Кулайскую, Барабинского окр. — в Шерстобитовскую, а из районов Алтая — в Галкинскую комендатуры. Поскольку в архивах пока не выявлены итоговые отчетные документы о высылке, проведенной весной 1931 г., нельзя утверждать, что она состоялась в полном объеме и в намеченные сроки. Разрозненные сводки из отдельных районов, поступавшие в краевые партийно-советские органы, фиксировали черты, характерные для зимней высылки. В ходе карательных акций 1931 г. впервые появился термин «довыявление кулаков». Он был связан не столько с работой налоговых органов, сколько с кампанией по восполнению числа выявленных «кулаков», но бежавших из мест проживания. «Довыявление кулаков» проводилось форсированным образом под эгидой краевых и районных уполномоченных. Так, в ряде сельсоветов Карасукского р-на бежавшие «кулаки» (одиноч ки и с семьями) составляли до половины и более от числа намеченных к высылке44. Есть основания предполагать, что только часть репрессированных крестьян попала в комендатуры зимой, до распутицы, оставшиеся растворились в ходе самой значительной высылки, охватившей в мае — июне 1931 г. уже все районы Западной Сибири, в ходе нее, как отмечалось выше, было выслано примерно 40 тыс. хозяйств.
Первые подготовительные шаги к тому, чтобы окончательно «очистить» уже «колхозную деревню» от «кулаков», были предприняты в Центре в феврале—марте 1931 г. Роль инициатора и движущей силы новой кампании по «раскулачиванию» взяло на себя руководство ОГПУ, которое, получив после расформирования в конце 1930 г. НКВД союзных республик полную свободу в области карательной политики и использования принудительного труда репрессированных, воспользовалось ситуацией в полной мере. 20 февраля 1931 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) после обсуждения, в ходе которого выступили И.В. Сталин, В.Р. Менжинский и Г.Г. Ягода, было принято постанов-
85

ление «О кулаках», в котором ОГПУ поручалось «определить и подготовить в течение 6 месяцев районы для устройства кулацких поселков тысяч на 200—300 кулацких семейств под управлением специально назначенных комендантов, имея ввиду прежде всего районы Казахстана южнее Караганды». Далее указывалось: «Возложить наблюдение за происходящим в настоящее время выселением и расселением раскулаченных кулаков на заместителя председателя СНК СССР т. Андреева. Предложить ОГПУ согласовать с т. Андреевым все вопросы, связанные с выселением кулаков, а в случае отсутствия т. Андреева с т. Молотовым»45. 11 марта 1931 г. Политбюро окончательно утвердило состав специальной комиссии, которая должна была «наблюдать» за «кулаками» и спецпереселенцами. В нее вошли, как это и полагалось по регламенту, три человека: А.А. Андреев (председатель), зам. Председателя ОГПУ Г.Г. Ягода и секретарь ЦК ВКП(б) П.П. Постышев. 18 марта 1931 г. на первом заседании и первым пунктом повестки дня был заслушан доклад полпреда ОГПУ по Западно-Сибирскому краю Л.М. Заковского «О переселении кулацких хозяйств в Зап[адно-]Сибирском крае».
В постановляющей части указывалось:
«1. Принять предложение Заковского о переселении в Северные районы Зап[адно-]Сиб[ирского] края в течение мая—июня—июля 1931 года 40 000 кулацких хозяйств.
2. Вселение кулацких хозяйств произвести в следующие районы
Зап[адно-]Сиб[ирского] края: Каргасокский, Парабельский, Колпашев-
ский, Чаинский, Кривошеинский, Баксинский, Ново-Кусковский, Зы
рянский и др. _
3. Предложить Сиб[ирскому] крайкому начать немедленную подго
товку к выселению кулачества. Руководство выселением и ответствен
ность за проведение самой операции возложить на Полномочного пред
ставителя ОГПУ Зап[адно-]Сиб[ирского] края т. Заковского.
4. Выселяемые кулацкие хозяйства должны быть использованы для
освоения черноземных массивов в указанных выше районах (пункт 2)
под сельское хозяйство, а также в качестве рабочей силы для лесных
разработок соответствующими хозяйственными] организациями.
5. Разрешить кулацким хозяйствам взять с собой необходимый ми
нимум земледельческих орудий, тягловой силы и др[угие] орудия про
изводства (топоры, вилы, лопаты и т. д.).
6. Обязать выселяемые кулацкие хозяйства взять с собой при пере
езде на места вселения необходимый запас продовольствия, установив
на месте необходимые к перевозке размеры его <...>
9. Предложить СНК СССР отпустить ОГПУ 3.000.000 руб. на расходы, связанные с переселением кулацких хозяйств в пределах Сибкрая 46
Обращает на себя внимание несколько обстоятельств, нашедших отражение в упомянутом постановлении. Заковский оказался первым среди региональных представителей ОГПУ, кто подготовил и представил «наверх» план не только высылки, но и размещения выселяемых хозяйств. В нем нашли отражение как опыт, так и просчеты первой волны массовой депортации зимой—весной 1930 г. Высылка была намечена на конец весны — середину лета, явно с учетом крайне неудачной по сезону депортации 1930 г. Предусматривалась также более ра-
86

циональная организация обеспечения репрессированных продовольствием, фуражом, рабочим скотом: на смену «голому раскулачиванию» пришел разрешительный принцип — теперь выселяемым можно было брать с собой «необходимый минимум» всего того, что экспроприировалось в 1930 г. Очевидно, организаторы операции отдавали себе отчет в том, что будут иметь дело прежде всего с уже разоренными и хозяйственно надломленными семьями, которые более не являлись «зажиточными».
Благодаря тому, что ведомство Заковского обязывалось готовить и проводить депортацию местных «кулаков» по согласованию с региональным партийным руководством, в делопроизводстве последнего отложилась подготовленная чекистами (вероятно, не позднее середины апреля) «Докладная записка по вопросу размещения 40 тысяч выселяемых хозяйств сибирского кулачества в северные районы края»47. Чекисты руководствовались тем, что в 1931 г. вселение не должно повторить экстраординарную ситуацию предыдущей акции, которая потребовала спешно пересмотреть списки запланированных под расселение районов. Теперь основная ставка делалась на расселение «кулаков» на земельных участках, относительно разведанных Сибирским переселенческим управлением в 1920-е гг. Авторами «Докладной записки» учитывались «прошлые ошибки разселения, когда высланное кулачество оседало не доходя до намеченных пунктов разселения, а также в сторону от пунктов, за невозможностью при бездорожьи и необжитости мест ориентироваться в пути следования на намеченные участки <...>»48 Важная корректива вносилась в маршрут высылки «кулаков» из бывших Тарского и Омского округов, откуда «кулаков 2-й категории» в 1930 г. направили в верховья р. Васюган, отделяемые от районов их прежнего проживания болотистой местностью. Теперь же, отмечали чекисты, «выселение из этих районов произведем на более отдаленные участки по реке Кеть, чем предотвратим могущие последовать побеги с мест высылки, а также лишим возможности осуществлять живую связь с местами прежнего жительства, что в немалой степени способствовало побегам через болота в прошлом»49.
Потребности в обеспечении выселяемых скотом рассчитывались исходя из соотношения: 1 лошадь на 2 хозяйства, 1 корова на 25 хозяйств. Памятуя о том, что фуражная и транспортная проблемы оказались в предшествующей высылке «узким местом», организаторы операции указывали: «Для следования выселяемых по грунтовым дорогам потребуется вьщеление 53.350 подвод (из них 20.000 кулацких) для переброски их инвентаря и продовольствия из расчета 4 подводы на 3 хозяйства, в среднем сроком на 7 суток пути»50. При этом отмечалось, что помимо собственно «кулацких» подвод с лошадьми потребуется привлечь 33 350 подвод «в порядке платной трудгужповинности», на что в смете закладывались расходы в 1,67 млн руб. (в 1930 г. подводчикам деньги практически не выплачивались)51.
Особое место уделялось обеспечению охранных мероприятий: «Для сопровождения выселяемых с места жительства до районного центра и дальше к базам погрузки выделяется охрана из состава аппарата милиции и райактива (колхозников) в числе: начальников милиции или их заместителей — 127, милиционеров — 323 и колхозактива — 518 чел.
87

На базах межрайонной концентрации (пунктах погрузки и посадки) вся прибывшая с районными партиями охрана поступает в распоряжение начальника базы (уполномоченного аппарата ОГПУ), которым вводится усиленная охрана прибывшего кулачества, таких баз устанавливается 24.
Охрана в пути следования от места погрузки до места выгрузки водного и жел[езно]дор[ожного] транспорта возлагается на аппарат ТО ОГПУ с использованием стрелков железно-дорожной охраны, для чего выделяется уполномоченных ДТОГПУ — 121 и стрелков охраны —
I 794.
Общая потребность количества единиц охраны составляет 2 907 чел., содержание каковой выражается в сумме 305,660 р.»52.
По подсчетам чекистов, на проведение данной операции требовалось 2,6 млн руб., т. е. 64 руб. 83 коп. на выселяемое хозяйство (в
1930 г. расчетной была сумма примерно в 50 руб.). Директивные органы
Центра, как отмечалось выше, приняли разработки Заковского (и даже
рекомендовали ПП ОГПУ по Восточной Сибири заимствовать опыт
«планирования» у соседей) и выделили на расходы 3 млн руб.
В «Докладной записке...» подчеркивалось, что пункты питания на пути следования не планируются, поскольку выселяемые «будут иметь собственное продовольствие сроком на 2 м-ца из расчета в сутки 350 гр. муки и 320 гр. картофеля на человека или 201 кг. на семью сроком на 2 месяца»". Таким образом предполагалось несколько снизить расходы на депортацию. При этом, однако, чекисты предусмотрели 30 тыс. «на особые оперативные расходы», под которыми подразумевалось чекистское обслуживание выселяемого «кулачества», иначе говоря, создание осведомительской сети среди высланных54.
27 апреля 1931 г. Запсибкрайком принял постановление «О ликвидации кулачества как класса», которое 5 мая 1931 г. было оформлено в «советском порядке» уже как официальное («совершенно секретное») постановление крайисполкома под тем же названием55. В нем были уточнены и конкретизированы некоторые положения, изложенные в «Докладной записке...». В частности, устанавливались сроки операции (с 10 мая по 10 июня 1931 г.), категории «кулаков», подлежащих «экспроприации и выселению» («все твердо установленные кулацкие хозяйства и кулаки-одиночки <...>, а также кулаки, проникшие в колхозы, совхозы, промпредприятия и советско-кооперативные учреждения», «кулаки, оставленные на работах в промпредприятиях и строительствах ("3-я категория". — С.К.)».
В отличие от соответствующего постановления крайисполкома от
II февраля 1930 г., в котором содержался перечень того, что подлежало
конфискации, и только после него указывалось: «при конфискации ос
тавлять предметы домашнего обихода, элементарные средства производ
ства в соответствии с характером работы на новом месте и потребный
минимум продовольственных запасов»56, в постановлении от 5 мая
1931 г. прописывалось: «При выселении кулацких хозяйств не подлежит
конфискации следующее имущество: одна лошадь, телега с упряжью,
необходимый минимум земледельческих и других орудий производства
(плуги, бороны, топоры, вилы и лопаты), предметы домашнего обихода,
мануфактура, одежда, обувь <...>»57. В постановление был включен

новый пункт, являвшийся плодом компромисса между карательными органами и колхозами, не заинтересованными в отправке с «кулаками» имевшегося у них рабочего скота, дефицитного в период посевной. «Рабочий скот и земледельческий инвентарь, которые в момент отправки кулаков к месту выселения не могут быть отправлены из-за недостаточности железнодорожного и водного транспорта, — говорилось в документе, — обезличивается и передается через органы ОГПУ в колхозы на время сева. По окончании сева колхозы возвращают ОГПУ переданный им скот и инвентарь для отправки его выселенным кулакам в места их расселения»58.
Согласно постановлению, менялась конфигурация низовых и районных органов, созданных под высылку. Низовым звеном, рассматривавшим кандидатуры на высылку, теперь становились «широкие колхозные собрания с привлечением батрачества, бедноты и середняков». После проверки в сельсоветах списки поступали на утверждение «специальными районными пятерками (в 1930 г. действовали "тройки". — С.К.) в составе секретаря РК, председателя РИКа, уполномоченного ОГПУ, предрайколхозсоюза и краевых уполномоченных»59.
Политический оттенок был придан разъяснению того, как привлекать к трудгужповинности местное население: «Разрешить райисполкомам привлечение в районах, через которые будут двигаться гужем спецпереселенцы, для перевозки последних в порядке платной трудгужповинности местного населения, в первую очередь те хозяйства, которые саботируют выполнение посевных планов»60.
Наконец, в постановлении был прописан еще один новый момент: при расселении «кулацких» хозяйств в необжитых и мало обжитых северных районах края ОГПУ и райисполкомы обязывались «не допускать ущемления интересов туземного населения»61.
О том, как проходила сама высылка, Заковский кратко информировал «комиссию Андреева» в начале июня: «Выселено из районов всего 39 788 хозяйств или 170 743 чел. Из них вычищено из колхозов 2 229 семейств, совхозов — 542, промышленных предприятий — 914, советских учреждений — 237, всего из городов — 574 семейства, 2 337 чел. Последние эшелоны на место расселения прибудут 10 июня <...> Вся операция за редким исключением прошла спокойно, за все время зафиксировано массовых волынок — 21, анонимок, воззваний — 3, терактов — 40, что объясняется огромной профилактической работой наших органов (ликвидировано с 1 января до начала выселения контрреволюционных организаций — 51, участников — 2 326, группировок — 292, участников — 2 290, активных одиночек — 5 849). Всего по селам и городам изъято активного контрреволюционного элемента — 18 960 [чел.] <...> Всего с ранее переселенными внутрисибирскими и западными [кулаками] в Западной Сибири имеется хозяйств 57 905, человек — 255 869, из них работают в системе Союззолото семей 2 769, человек — 11 658, остальные расселены в северных необжитых районах в целях их сельскохозяйственного освоения»62. Далее Заковский отмечал, что допускаемые «перегибы по середняку и партизанам» оперативно исправлялись. Однако нарисованная полпредом ОГПУ картина, явно контрастировавшая с информацией ведомственных сводок о «раскулачивании» и депортации в 1930 г., не отражала реальной ситуации.
89

Действительно, к весне 1931 г. чекистам удалось минимизировать всплески антиправительственных крестьянских выступлений: их масштабы оказались несравнимы с теми, что были годом ранее. Власть расширила свое влияние на деревню. Но, несмотря на принятые процедурные меры, прописанные в постановлениях краевых органов, ситуация с обеспечением репрессированных натурфондами, продовольствием, скотом по сравнению с 1930 г. изменилась ненамного, а в чем-то даже ухудшилась, если учитывать экстремальные социальные и хозяйственные условия, в которых находились «кулацкие» хозяйства в деревне с весны 1930 до весны 1931 г. Сам Заковский характеризовал сельхозин-вентарь, отправленный с высланными, как «в значительной мере малопригодный». Из 14,3 тыс. «кулацких» лошадей удалось отправить около 6 тыс. (8,3 тыс. были оставлены в колхозах «временно», под расписку), из почти 2 тыс. коров на тех же условиях было оставлено 1 269 голов.
При дефиците информации о доставке «кулаков» на места их расселения можно, однако, констатировать, что «летняя» депортация сопровождалась, возможно, большими жертвами, чем «зимняя» в 1930 г. Об этом свидетельствуют следующие факты: при проведении первой фазы карательной операции (собственно высылка крестьян из мест проживания и доставка на сборные пункты), чекистская «фильтрация» давала весьма высокий процент «отсева», не находя у части прибывавших требуемых оснований к высылке. По сведениям из одного сборного пункта, в который с 13 по 15 мая 1931 г. было свезено 295 «кулацких» семей (всего вместе с одиночками 1 467 чел.) из Карасукского р-на, работники пункта по разным веским основаниям освободили от высылки 82 семьи (392 чел.), что составило около 28 %, т. е. более четверти предназначенных местными органами власти к высылке63. По ряду сельсоветов доля «отсева» была весьма высока: в Полойский сельсовет чекисты вернули 19 из 23 семей, прибывших на сборпункт; в Орехово-Логов-ский — 7 из 19. Этим местные органы значительно осложняли собственную задачу, т. к. им требовалось организовывать «довыявление» хозяйств и решать имущественные претензии освобождаемых от высылки. Удлинялись и сроки карательной операции, в деревне сохранялась нервозная обстановка: в Карасукском р-не высылка продолжалась с марта по июнь 1931 г., было депортировано 607 хозяйств (2 950 чел.)64.
«Перегибы» при высылке были настолько разнообразными и массовыми, что сборные пункты не справлялись с «фильтрацией». Об этом свидетельствует «Доклад о ходе расселения спецпереселенцев по На-рымскому краю», подготовленный 22 июня 1931 г. начальником Комендантского управления ПП ОГПУ И.И. Долгих. Долгих объехал ряд комендатур и осторожно говорил об «отдельных случаях» произвола местных властей в ходе высылки: «<...> в Парабельскую комендатуру высланы коммунисты с 20-го года, имеющие на руках партийные билеты, там же имеются комсомольцы <...> Имеются семьи раненых красноармейцев и партизан. Кое-где высланы с кулаками приехавшие к ним в гости, которых заставили ехать одновременно с хозяевами»65.
К отмеченному выше заключению Заковского о «малопригодное™» отправленного с крестьянами из районов высылки инвентаря Долгих в своем докладе, учитывая опыт первых недель расселения спецпереселенцев в нарымских комендатурах, дает этому еще более жесткие оцен-
90

ки: «Большинством районов (здесь и далее подчеркнуто в документе. — С.К.) директива ЗСКИК о снабжении выселяемых необходимейшими предметами инвентаря и домашнего обихода — не выполнена. Фураж всюду давался в чрезвычайно ограниченном количестве, некоторыми районами по 10—15 килограмм на дорогу. В результате в ПУТИ погибло около 20 % скота, преимущественно лошадей. Высаженные на подножный корм лошади после длительной голодовки объедались и дохли. Обшие потери здесь можно исчислять процентов в 25 <...>
Привезено много телег, совершенно непригодных в данных услови-ях, т. к. отсутствие дорог исключает возможность их применения на длительное время. Местное население обходится "волокушами". Часть телег уже брошена»66.
В «Докладе...» Долгих не мог обойти вопрос о причинах и размерах смертности в пути следования высланных в Нарымский край, хотя в его информации отчетливо прослеживается ведомственное желание переложить ответственность за человеческие потери на медиков: «Крайздрав к своей работе отнесся формально. Почти все лекпомы, сопровождавшие караваны, не имели ни грамма медикаментов и по существу превратились в беспомощных свидетелей смертности. Всего во время пути умерло около 500 человек детей и стариков, преимущественно на почве желудочных заболеваний». Долгих отмечал, что уже на новых участках расселения смертность еще более возросла, достигнув 1 тыс. чел.67
В ходе «летней» депортации большие проблемы возникли при транспортировке по Оби и ее притокам. Речные перевозки длились неделями: сначала высланных доставляли во временный лагерь-распределитель, расположенный у впадения в Обь одного из ее притоков, часто это был остров посредине реки; затем лодками, буксирами и катерами их развозили уже по притокам. Находясь сутками в трюмах громадных деревянных барж (паузков), где сосредоточивалось по 500 чел. и более, люди часто умирали от недостатка пищи и болезней. В «Докладе» Долгих был вынужден признать, что из-за просчетов в решении транспортной проблемы срок пребывания высланных в пути существенно удлинялся, что не могло не сказаться на человеческих потерях: «Посадка на большие пароходы с выгрузкой в Баранаково и Парабели — не продумана. Затруднительность прохождения больших пароходов по этим рекам (р. Чая и Парабель — притоки р. Обь. — С.К.) привела к вынужденным высадкам ("пробкам") в Баранаково 38 тыс. человек, в Парабели — 25 тыс. человек, что потребовало разгрузки 2 недели, оттянув на этот срок самое расселение»68. Следует достаточно критически оценивать и цифру человеческих потерь. По информации Долгих, за время проведения операции по пути следования умерло 500 чел. Согласно более поздним источникам (осень 1931 г.), эта цифра соответствует потерям в караванах, следовавших только из Томска. Но существовал еще один водный маршрут из бывших Омского и Тарского округов (от Томска вниз по Иртышу и далее уже вверх по Оби до притоков Васюгана, Кети). Он был вдвое длиннее и занимал больше времени. Учитывая его, следует считать, что смертность в пути в ходе высылки в 1931 г. достигала от 1,5 до 2,0 тыс. чел. Такие людские потери только в пути следования выглядят весьма значительными даже на фоне огромной численности подвергшихся высылке — 43 852 семьи (182 327 чел.)69.
91