6 С. Красильников. Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири

121

В ряду предложений, выработанных 7 августа 1931 г. комиссией Политбюро по спецпереселенцам, были и такие, которые нацеливали в перспективе на выделение в составе репрессированного крестьянства категории с особым «правовым» положением. Впервые об этом комиссия Андреева заговорила 15 мая 1931 г., предложив ОГПУ акцентировать внимание на молодежь, «ставя ее в особые условия <...> и не распространяя того строгого режима, который распространяется на главу семьи»23. В документе Политбюро эта установка начинала обретать директивные формы. Пункты, намечавшие «молодежную» политику, предусматривали: «31. Учитывая необходимость скорейшего отрыва молодежи спецпереселенцев от контрреволюционной части кулачества — признать возможным восстановление в правах молодежи, достигшей 18-летнего возраста, до истечение 5-лет[него] срока в тех случаях, когда эта молодежь проявила себя с положительной стороны. Подобные восстановления проводятся отделами по с/п через ЦИК, и Союзных и Автономных республик, или краевые и областные исполкомы, с предоставлением им права свободного проживания.
32. Провести следующие мероприятия по отрыву молодежи от контрреволюционного влияния кулаков-стариков:
а) создавать особые молодежные бригады на производстве;
б) вовлекать молодежь на производстве и в сел[ьском] хозяйстве в
трудовое соревнование;
в) прикреплять к молодежным бригадам политруков в целях вовле
чения молодежи в политпросветительную работу;
г) разрешить досрочное освобождение молодежи из спец. поселков
за ударную работу и перевыполнение производственных заданий;
д) ввести первоочередное снабжение молодежи литературой;
е) организовать среди молодежи кружки по получению и повыше
нию квалификации, спортивные и другие»24.
В разработанной той же комиссией и утвержденной 30 августа
1931 г. Политбюро «Инструкции о порядке дальнейшего выселения ку
лацких семей» намеченная выше линия получила дополнительное раз
витие. При перечислении категорий, выселение которых категорически
запрещалось (семьи бывших красных партизан, красноармейцев и др.),
отмечалось: «Запретить также выселение молодежи из состава кулацких
семей, которая занята самостоятельным трудом и не имеет тесной связи
с семьей или порвала с ней»25. Свидетельством того, что «молодежная»
политика зарождалась, по точному выражению А.Б. Суслова, «на во
люнтаристски изменяемом правовом поле», является плачевная судьба
упомянутого выше п. 31, утвержденного вместе со всеми предложения
ми постановлением СНК СССР от 16 августа 1931 г. Он оказался вско
ре дезавуирован постановлением Политбюро от 8 сентября 1931 г., а
10 сентября 1931 г. был отменен постановлением правительства26. Это
не означало, однако, окончательного отказа от существовавшей с
1932 г. практики досрочного восстановления в правах спецпереселен-
ческой молодежи. В феврале 1932 г. ЦИК СССР издал постановление
о досрочном (до истечения установленного пятилетнего срока с момен
та выселения) восстановлении в гражданских правах «выселенных кула
ков». Эта мера могла применяться исключительно в отношении лиц,
проявивших себя высокопроизводительным трудом и лояльным отно-
122

шением к советской власти, и по представлениям органов ОГПУ, которые согласовывались с соответствующими хозяйственными организациями27.
27 апреля 1932 г. ЦИК СССР предложил республиканским и местным органам представить списки спецпереселенцев для досрочного восстановления их в избирательных правах. По мнению руководства ОГПУ, данной акции следовало придать пропагандистский характер, приурочив ее проведение к празднованию 1 Мая. Представленный в ЦИК СССР список включал около 1 тыс. фамилий спецпереселенцев, треть которых находилась в спецпоселках Западной Сибири. Постановлением ЦИК СССР от 3 мая 1932 г. ходатайство ОГПУ было удовлетворено. Райисполкомам на местах в декадный срок надлежало выдать восстановленным в правах документы, разрешавшие свободное продвижение и проживание на всей территории СССР28. 7 июля 1932 г. ЦИК СССР досрочно восстановил в правах еще 820 чел.29
В последующем политика, направленная на «правовой» раскол поколений, получила развитие. 17 марта 1933 г. Президиум ЦИК СССР принял постановление, гласившее: «Дети высланных кулаков как находящиеся в местах ссылки, так и вне ее, и достигшие совершеннолетия, восстанавливаются в избирательных правах районными исполкомами по месту жительства при условии, если они занимаются общественно-полезным трудом и добросовестно работают»30. Публикация данного документа вызвала массу запросов с мест. Поскольку в документе не определялось понятие «места ссылки», возник вопрос — распространяется ли постановление на детей спецпереселенцев, находившихся в комендатурах. В апреле 1933 г. Центризбирком дал ГУЛАГу следующее разъяснение: «Ввиду того, что находящиеся в спецпоселках ОГПУ кулаки и их дети не подведомственны районным исполкомам, постановление Президиума ЦИК С[оюза] от 17 марта 1933 г. на них не распространяется. На них распространяется постановление ЦИК С[оюза] о порядке восстановления в гражданских правах выселенных кулаков»31. Только год спустя, 7 мая 1934 г., Президиум ЦИК СССР распространил действие своего постановления от 17 марта 1933 г. и на детей спецпереселенцев32.
27 мая 1934 г. ЦИК СССР внес дополнительные коррективы в процедуру досрочного восстановления в гражданских правах «выселенных кулаков», предоставив эту льготу прежде всего спецпереселенцам, проработавшим в течение трех лет в золотой и платиновой промышленности. В документе рекомендовалось досрочно восстанавливать в правах «наиболее отличившихся спецпереселенцев, в особенности из молодежи»33. Данное постановление было инициировано руководством ОГПУ с целью упрощения порядка восстановления спецпереселенцев в гражданских правах. В 1932 — 1933 гг. соответствующие постановления должен был принять ЦИК СССР. В соответствии с новым порядком право восстановления спецпереселенцев в правах делегировалось местным исполкомам Советов по представлению руководителей региональных полномочных представительств ОГПУ.
Однако то, что спецпереселенцы обретали надежду на правовое изменение своего положения по истечении пяти лет поселения, не устраивало сталинское руководство, особенно карательное ведомство. 17 января 1935 г. Ягода в секретном документе на имя Сталина указал на
123

нежелательные для системы последствия претворения в жизнь постановления ЦИК СССР от 27 мая 1934 г. «По мере восстановления в правах, — говорилось в нем, — отмечены массовые выезды трудпоселенцев из мест поселения, что срывает мероприятия по освоению необжитых мест. Вместе с тем возвращение восстановленных трудпоселенцев в те края, откуда они были выселены — политически нежелательно». Ягода предложил срочно издать уточнение к последнему постановлению ЦИК СССР, в котором бы указывалось, что восстановление в правах трудпоселенцев не дает им права выезда из мест вселения34. Такое уточнение ЦИК СССР внес в свое постановление от 25 января 1935 г.35
С этого времени начинается новая полоса борьбы спец(труд)пересе-ленцев за изменение своего положения. Восстановление в правах становилось одним из условий, но не главным основанием для выезда из поселений. Таких оснований стало два — выезд на учебу для молодежи и вступление в брак с нетрудпоселенцами — правовыми гражданами. Заявлений, в которых указывались другие основания («неправильное выселение» в случае установления такого факта или передача на иждивение родственникам трудпоселенцев инвалидов и сирот), во второй половине 1930-х гг. стало существенно меньше, по сравнению с предшествующим периодом, и они не очень беспокоили карательные органы.
В конце 1930-х гг. власти пошли только на одну уступку для молодежи: постановлением СНК СССР от 22 октября 1938 г. право выезда с мест поселения на работу или учебу предоставлялось детям трудпоселенцев по достижении ими 16 лет. Остающиеся на бессрочное, в сущности, проживание были разделены на две категории — «восстановленные в правах» и «не восстановленные». Причисленным к первой категории были даны некоторые льготы и преимущества по сравнению с «неправовыми трудпоселенцами». Так, «правовые трудпоселенцы» из числа «лучших ударников» получили право на временный выезд в другие районы страны в случае командировок, лечения и т. д. Кроме того, они снимались с общего учета трудпоселенцев (хотя их тут же брали на отдельный учет). Наконец, им предоставлялось право передвигаться в пределах всего района (по административному делению) и поступать на работу по своему усмотрению36.
Выше рассматривались директивные документы, регламентировавшие положение спецпереселенцев на самом высоком уровне — законодательном. Однако на практике исполнение директив обеспечивалось нормативными документами (ведомственные указания — директивы, циркуляры, приказы, инструкции и т. д.), исходившими от карательного аппарата — ОГПУ—НКВД. Именно фильтры ведомственных установок и разъяснений создавали то самое режимное поле, в котором существовали спецпереселенцы 1930-х гг.
Обращает на себя внимание то, что карательные структуры объективно оказались в роли регулятора трудовых отношений, надзирателя за соблюдением трудового законодательства хозяйственными органами, использовавшими (точнее — эксплуатировавшими) труд репрессированных крестьян. В циркулярном письме ОГПУ местным полпредствам от 21 июля 1931 г. приводился весьма подробный перечень «ненормаль-ностей» в отношениях между хозорганами и спецпереселенцами:
124

«1. В большинстве договора с промышленными предприятиями и сельхозорганизациями не заключены. Имеющиеся договора в достаточной мере не обеспечивают их жилищное и бытовое устройство, лечебную помощь, культурное обслуживание, снабжение продовольствием.
2. Наблюдается нерациональное использование хозорганизациями
рабсилы из спецпереселенцев, отсутствие стимулов к поднятию ими
производительности труда. Часть трудоспособных вовсе не используется.
3. Для подростков, нетрудоспособных, беременных женщин зачас
тую устанавливаются одинаковые нормы со здоровыми мужчинами. В
некоторых местах нормы для спецпереселенцев увеличились вдвое по
сравнению с вольнонаемными рабочими. Обессиленные подобным от
ношением спецпереселенцы выбывали из строя.
4. Во многих местах до сего времени не введены в систему расчет
ные книжки, зарплата своевременно не выдается, работающих обсчи
тывают и т. д.
5. В некоторых местах вместо 25 % удерживают 27 % с зарплаты
спецпереселенцев.
6. Земфонды под огородные и другие культуры в большинстве не
выделены, а там, где выделены, — освоение происходит крайне медлен
но, вследствие отсутствия помощи и содействия. Отпущенные Нарком-
земом РСФСР средства на сельхознужды полностью не реализованы.
Эти ненормальности служат тормозом для прочного оседания спецпе
реселенцев, создают у них впечатление временного пребывания на
новых местах и, кроме того, всю тяжесть снабжения возлагают на го
сударство.
7. Жилищные условия спецпереселенцев крайне тяжелы и неудовле
творительны. В качестве постоянных жилищ существуют бараки, в ко
торых живут семьи при исключительной скученности (на Урале есть
случай, когда на площади в 100 кв. м живут 400 чел.), ютятся с детьми
в шалашах и всяких иных примитивных помещениях без окон, печей.
Некоторые хозорганизации доходят до того, что не предоставляют спец
переселенцам свои пустующие помещения, расположенные вблизи гус
тонаселенных бараков.
8. При таких тяжелых жилищных условиях к тому же отсутствуют
санитарные мероприятия. Бани не везде оборудованы. Медпомощь не
достаточна.
9. Культурно-воспитательная работа почти не ведется, работе среди
молодежи не уделено должного внимания. Зафиксированы факты, когда
детям спецпереселенцев отказывают в учении, из школы ликбеза выго
няют спецпереселенцев.

10. Администрация поселков (коменданты и охрана) в большинстве
не соответствует своему назначению. Налицо факты сращения с кула
ками.
11. У ряда хозяйственников существует мнение, что о спецпересе
ленцах заботиться нет надобности и что к ним надо применять какие-то
особые повышенные производственные нормы. В районах даже у неко
торых партийных работников существует такое же убеждение»37.
От полпредов ОГПУ в местах дислокации спецпоселков директива требовала добиваться от хозяйственных органов в отношении спецпереселенцев «применения существующих правил Наркомтруда», «за обсчи-
125

тывание привлекать к ответственности» и т. д. В целях усиления воздействия на местных хозяйственных и партийных работников, «не понимающих» «установок партии по отношению к спецпереселенцам», руководство ОГПУ рекомендовало крайкомам и обкомам партии издавать соответствующие директивы.
Значительный объем межведомственной переписки до известной степени способен представить ОГПУ—ГУЛАГ—СибЛАГ в роли поборника и заступника спецпереселенцев: здесь и требования об ускорении жилищно-бытового строительства в комендатурах, и меры по обеспечению комендатур медицинским и культурным обслуживанием, и выявление фактов издевательства работников хозорганов над спецпереселенцами, и наказание функционеров (в т. ч. СибЛАГа), виновных в должностных преступлениях по отношению к спецпереселенцам, и т. д. Однако за всем этим скрывались жесткие корпоративные интересы карательно-репрессивных структур. Договора об использовании труда «контингента» спецпоселений, заключавшиеся ГУЛАГом—СибЛАГом с хозяйственными ведомствами, являлись результатами согласования интересов этих двух сторон за счет третьей — спецпереселенцев. Последние воспринимались договаривающимися сторонами не более как «рабсила», дешевый и быстро восполняемый ресурс, аналогичный инвентарю или рабочему скоту. Стиралась грань, разделяющая, скажем, договора СибЛАГа с Лестрестом о предоставлении для работы в леспромхозах нескольких тысяч семей спецпереселенцев и того же СибЛАГа с ведомством Союзконь о поставке нескольких тысяч лошадей в северные комендатуры. СибЛАГ был напрямую экономически заинтересован в рациональном использовании труда спецпереселенцев — с заработка последних в пользу СибЛАГа отчислялось от 15 (осень 1931 г.) до 5 % (с 1932 г.). Имел свое объяснение и жесткий контроль ГУЛАГа—СибЛАГа за расходованием хозорганами денежных средств и промышленных и производственных фондов и товаров, отпускаемых централизованно и целевым назначением для нужд спецпереселенцев. Совершенно очевидно, что при разбазаривании и «обезличке» этих средств и фондов условия труда и быта спецпереселенцев ухудшались, возрастали заболеваемость и .смертность, дезорганизовывался внутренний распорядок комендатур, усиливались бродяжничество, побеги. Поэтому контроль за созданием для спецпереселенцев минимально достаточных условий труда и жизни для работников комендатур и руководства СибЛАГа был средством поддержания собственного корпоративного положения и благополучия.
Существовало, однако, коренное противоречие, не позволявшее уравновесить интересы репрессивных и хозяйственных структур в отношении спецпереселенцев. Поставив вчерашних крестьян в положение сосланных, неправовых граждан, невозможно было требовать от хозяйственных работников всех уровней относиться к ним в оплате и охране труда, снабжении и т. д., как к вольнонаемным. К тому же местные работники видели многочисленные проявления режима, который усилиями аппарата комендатур в спецпереселенческих поселках становился аналогичным лагерному. Не случайно, что в ходе обследования комендатур представители органов КК—РКИ, разбиравшиеся в межведомственных конфликтах между ГУЛАГом и хозорганами, обнаруживали
126

факты преступного отношения к спецпереселенцам не только работников хозорганов, но и комендатур. Таким образом, противоречия были налицо: спецпереселенцы не являлись заключенными, лишенными свободы на определенный срок, но и не были свободными; их труд, фактически принудительный, должен был оплачиваться по стандартам вольнонаемного труда. Естественно, что на практике все значительно упрощалось, правовая дискриминация влекла за собой дискриминацию в оплате по труду, в бытовом положении и т. д.
Там же, где система ГУЛАГа действовала внешне гуманно, бытовали по сути те же прагматические подходы к судьбам спецпереселенцев. Акция 1931—1932 гг. по переводу глав семейств, находившихся в тюрьмах и лагерях, в спецпоселения для воссоединения с находившимися в комендатурах семьями явилась осмыслением последствий 1930 г., — разъединение семей повлекло за собой повышенную смертность и побеги. Разрешение с 1931 г. с ведома ОГПУ родственникам брать из комендатур на свое иждивение нетрудоспособных (детей, инвалидов, стариков) избавляло ГУЛАГ от необходимости тратить средства на содержание «контингента». Позволение заключать браки между спецпереселенцами и «правовым населением» также не было показателем мягкости режима пребывания, поскольку это не влияло на изменение статуса спецпереселенцев.
Остановимся на том, как ГУЛАГ выступал в роли регулятора семей -но-брачных отношений. В циркулярном письме ГУЛАГа «О порядке заключения браков спецпереселенцев с лицами, не лишенными гражданских прав», которое направлялось в августе 1931 г. местным отделам и инспекциям по спецпереселенцам, говорилось: «Со стороны некоторых местных органов ОГПУ поднят вопрос о возможности допущения браков спецпереселенцев с вольными гражданами.
Принимая во внимание, что лишение гражданских прав и права свободного выбора местожительства спецпереселенцами не может служить основанием к запрещению их вступать в браки с вольными гражданами, браки спецпереселенцев с вольным населением разрешаются и ограничений в этом отношении не должно быть.
Для ориентировки разъясняем:
1. Браки спецпереселенцев с вольными гражданами регистрируются
в ЗАГСах обычным существующим порядком.
2. Фактом вступления в брак с вольными гражданами спецпересе
ленцы не снимают с себя гражданских ограничений, точно так же, как
и вольные граждане, не лишаются своих прав.
3. Изменения в правовом положении спецпереселенцев, вступивших
в брак с вольными гражданами, делаются каждый раз путем индивиду
ального подхода к каждому отдельному случаю (в зависимости от пове
дения спецпереселенца или спецпереселенки, их отношения к труду,
выполнения норм и т.п.).
Примечание: эту льготу необходимо применять в особенности к той части молодежи, которая порвала связь с контрреволюционной частью кулачества.
4. Снятие ограничений со спецпереселенцев, вступающих в брак с
вольным населением, производится по их заявлениям исключительно
127

ЦЙКами союзных и автономных республик, краевыми и областными исполкомами.
Примечание: в таких случаях каждый раз требуется отзыв Отдела по спецпереселенцам ПП ОГПУ.
5. Вольный гражданин или гражданка, вступившие в брак с переселенцем и [ли] переселенкой, могут быть допущены для проживания в спецпоселках, что ни в коей мере не ограничивает их в гражданских правах»38.
Через несколько лет после выхода в свет данного циркуляра в недрах карательного ведомства вполне естественно началось обсуждение вопроса о том, как вести акты гражданского состояния детей, рождавшихся от подобных «смешанных» браков. 29 октября 1935 г. начальник ГУ-ЛАГа М.Д. Берман в рапорте на имя Ягоды сообщал: «С мест поступают запросы, на чье имя записывать в актах гражданского состояния рожденных детей, когда один из родителей является трудпоселенцем. Полагал бы в таких случаях детей записывать на имя того из родителей, который не является трудпоселенцем и не лишен избирательных прав. Прошу Ваших указаний»39. 1 ноября 1935 г. на рапорте Бермана Ягода начертал следующую резолюцию: «Трудпоселенцы будут восстановлены, поэтому надо записывать как хотят родители. В метриках писать, что это ребенок трудпоселенца, не следует, ни к чему <...>»40 Проявленная наркомом снисходительность репрессированным ничего не давала, поскольку несколько ранее, 25 января 1935 г., было принято директивное решение о том, что восстановление трудпоселенцев в гражданских правах «не дает им права выезда из мест поселений».
Следует отметить, что процитированное выше постановление ЦИК СССР от 25 января 1935 г. самым прямым и жестким образом сказалось на существовавшей до того практике воссоединения семей в условиях спецпоселения. В начале 1930-х гг. ГУЛАГом было издано несколько директив, допускавших досрочное освобождение из лагерей глав семей «раскулаченных» с последующей отправкой в спецпоселки, где находились их семьи. Однако через несколько лет стали возникать нестандартные ситуации, потребовавшие новых директивных решений. 22 марта 1935 г. помощник начальника ГУЛАГа Н.Н. Алексеев направил на имя Ягоды рапорт, в котором сообщал: «Приказом б[ывшего] ОГПУ № 1134-1934 г. предусмотрено, что заключенные, имеющие семьи в спецпоселках, при досрочном освобождении из лагерей за ударную работу в таковых, в случае распространения на них действия циркуляра б[ывшего] ОГПУ № 124-1933 г. не подлежат направлению в спецпоселки, а семьи их подлежат освобождению из спецпоселков.
В связи с постановлением ЦИК Союза ССР от 25 января с.г. о запрещении трудпоселенцам, восстановленным в гражданских правах, выезжать из мест поселения, считаю необходимым отменить пункт 4-й приказа б[ывшего] ОГПУ № 1134-1934 г. и всех заключенных, освобождаемых из лагерей, имеющих семьи в трудпоселках, направлять в последние на соединение с семьями, независимо от того, являются ли они ударниками или нет. Прошу Ваших указаний»41. На рапорте Алексеева имеется резолюция Ягоды: «Правильно! Это надо сделать <...>»42
Руководство ГУЛАГа достаточно оперативно реагировало и на другие ситуации, связанные с тем, что в результате межведомственных не-
128

увязок у части спецпереселенцев появлялась возможность покинуть пределы ГУЛАГа. В частности, по его настоянию 5 июня 1935 г. Верховным судом СССР на места было направлено письмо следующего содержания: «По сообщению ГУЛАГа НКВД СССР в судебной практике имеют место случаи, когда трудпоселенцы, осужденные к лишению свободы за преступления, совершенные ими в трудпоселках, по отбытии срока наказания освобождаются и живут на свободе, а семьи их остаются в трудпоселках.
Такое явление происходит от того, что в приговорах судебных органов не указано о том, что осужденные по отбытии определенного им срока лишения свободы должны быть направлены обратно в труд-поселки.
Ввиду этого дайте указания всем судебным органам, чтобы в случаях осуждения к лишению свободы трудпоселенцев в приговорах указывалось, что по отбытии определенной им меры наказания они подлежат направлению обратно в трудпоселок»43.
Предметом особого внимания в обеспечении режимной регламентации статуса спецпереселенцев карательные органы считали контроль за выдачей репрессированным каких-либо документов и справок помимо комендатур ОПТУ—НКВД. 2 марта 1935 г. начальник Отдела трудпосе-лений (ОТП) УНКВД по Свердловской обл. Князев направил управляющему объединенным трестом Уралмедьруда уведомление, в котором говорилось: «По ряду районов со стороны низовых организаций отмечаются массовые выдачи трудпоселенц[ам] всевозможных документов, справок и отзывов личного и производственного характера (справки об отпусках, отзывы и характеристики о работе и т. д.).
Нами обнаружена масса таких справок, в которых совсем не указывается, что лицо, удостоверяемое документом, является трудпоселен-цем, а обычно именуется гражданином.
Подобная безответственность с выдачей документов открывает и дает широкие возможности к бегству трудпоселенцев из поселков, беспрепятственному устройству бежавших на работ[у] в различных учреждениях, хозорганах и заводах.
Просим немедленно дать указания лично руководителям подведомственных Вам предприятий (только там, где используются трудпоселенцы) и под их личную ответственность категорически запретить выдачу непосредственно на руки трудпоселенцам каких бы то ни было документов, справок, характеристик и отзывов (выделено в документе. — С.К.), в случае надобности выдавать их только через районные и поселковые комендатуры НКВД»44.
Результатом принятия Конституции 1936 г. и связанной с этим кампании по массовому восстановлению части взрослого населения труд-поселков в гражданских правах стала новая коллизия — участие в выборах в Советы всех уровней предполагало наличие у голосующих документов, удостоверяющих их личность. Это потребовало от карательных органов адекватной реакции. По согласованию с Центризбиркомом роль соответствующего документа в трудпоселках выполняла выдаваемая комендантами справка, в которой указывалось, что ее податель проживает в трудпоселке; там же была приписка: «Справка действительна только для предъявления вместо удостоверения личности в участко-
5-7627 129

вую избирательную комиссию по выборам в Верховный Совет Союза ССР. Видом на жительство служить не может»45. Но в ГУЛАГе посчитали необходимым дополнительно подстраховаться. 14 ноября 1937 г., накануне выборов в Верховный Совет СССР, НКВД разослал своим территориальным органам следующее указание: «на месте договориться с соответствующими окружными избирательными комиссиями о даче им в секретном порядке указаний председателям участковых избирательных комиссий, чтобы справки, выданные трудпоселенцам, отбирались бы при выдаче им избирательных бюллетеней»46.
Принятие Конституции 1936 г. и наличие в ней ст. 135, гласившей: «Выборы депутатов являются всеобщими: все граждане СССР, достигшие 18 лет, независимо от расовой и национальной принадлежности, пола, вероисповедания, образовательного ценза, оседлости, социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах депутатов, за исключением лиц, признанных в установленном порядке умалишенными»47, впервые за все время существования спец(труд)поселений породили внутри руководства карательных органов размышления о перспективах этого сегмента пенитенциарной системы. Некоторые сигналы «снизу» о необходимости реформирования трудпоселений прозвучали еще в середине 1930-х гг. Работавшая в конце 1935 г. Северная комиссия Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) в докладной записке, направленной в ЦК партии, внесла предложение «считать возможным встать на путь широкого восстановления в правах трудпереселенцев, особенно молодежи, разрешить восстановленным в правах гражданства свободное передвижение из района в район в пределах Нарымского округа, а по истечении 5 лет с момента восстановления — разрешить им переезд в любой район СССР»48. Однако в постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 января 1936 г., в котором ставились задачи более интенсивного освоения северных районов Западной Сибири, «правовые послабления», предложенные Северной комиссией, были прописаны в усеченном виде (восстановленным в правах разрешалось перемещаться только внутри Нарымского округа)49. Но в феврале 1937 г. в ЦК и Совнарком СССР было направлено совместное обращение НКВД (Н.И. Ежов) и Прокуратуры СССР (А.Я. Вышинский), в котором в связи с утверждением Конституции, ставился ряд вопросов, «связанных с правовым положением трудпоселенцев», и вносились предложения, одно из которых перекликалось с инициативой Северной комиссии Запсибкрайкома: «Оставить в силе постановление ЦИК СССР от 25 января 1935 г. <...> запрещающее восстановленным в правах трудпоселенцам выезжать из мест поселения, дополнив его указанием, что в 1939 г. будет дано право выезда в пределах края — области и в течение 1940 г. в пределах всего Союза»50.
Руководство страны не приняло во внимание предложение глав карательного и надзорного органов, что заставило Вышинского годом позже, 23 марта 1938 г., вновь напомнить о существующей правовой нестыковке Конституции и действовавших на тот момент директив о положении трудпоселенцев. «Впредь до общего пересмотра этого вопроса» Вышинский полагал: «1) Прекратить удержания с заработка спецпереселенцев (так в документе, эта оговорка подтверждает устойчивость сте-
130

реотипа восприятия крестьян как спецпереселенцев, а не трудпоселен-цев. — С.К.) 5 % на расходы, связанные с их административным обслуживанием; 2) установить сроки и условия, при которых отдельные категории спецпереселенцев и члены их семей могли бы быть освобождаемы от обязательного проживания в трудпоселках; 3) установить обстоятельства, при которых допускались бы временные отлучки спецпереселенцев из мест поселения (для лечения и пр.)»51.
К началу 1939 г. «уточнений правового положения» трудпоселенцев накопилось так много, что связанные с ними вопросы стали привлекать к себе внимание многих организаций — от хозяйственных органов, использовавших труд «раскулаченных», до законодательных инстанций, куда шел широкий поток заявлений и жалоб от трудпоселенцев. Руководство НКВД все чаще оказывалось в ситуации, когда т. н. подзаконные акты — циркуляры и указания, направленные в развитие и уточнение правительственных постановлений, — становились объектом рассмотрения правовых органов, в частности, союзной прокуратуры, на предмет их соответствия актам правительства. Так, после выхода в свет секретного постановления СНК СССР от 22 октября 1938 г. о порядке выдачи паспортов детям спецпереселенцев и ссыльных, достигшим 16 лет, руководство НКВД получило массу запросов с мест с просьбой дать разъяснение: распространяется ли указанное постановление только на тех детей репрессированных, которым исполняется 16 лет на момент выхода постановления, или же оно касается всех, прибывших в ссылку до 16-летия? В секретном циркулярном письме от 27 января 1939 г. НКВД своим периферийным органам разъяснял, что паспорта «выдаются только детям спецпереселенцев и ссыльных, которым сейчас исполнилось 16 лет, если они лично ничем не опорочены и если они из спецпоселков и мест ссылки выезжают на учебу или на работу»52.
Данное разъяснение, вызвав мощный поток жалоб и заявлений в директивные органы, оказалось предметом рассмотрения Прокуратуры СССР. Ее руководитель М.И. Панкратьев обратился с письмом к председателю СНК СССР В.М. Молотову, в котором отмечал: «Разъяснение НКВД неправильно, поскольку оно ограничивает в праве выезда на учебу или работу детей спецпереселенцев и ссыльных, достигших 16-летнего возраста до издания вышеуказанного постановления СНК СССР». Просьбу союзного прокурора об отмене циркуляра НКВД как противоречащего правительственному постановлению поддержал Вышинский, ставший заместителем председателя СНК. На его служебной записке Молотов написал резолюцию: «За отмену незаконного распоряжения т. Чернышева (зам. наркома внутренних дел СССР. — 53
В данном случае органы прокуратуры, исходя из необходимости соблюдения буквы закона, пытались ограничить его толкование карательными органами в соответствии со своими ведомственными интересами. Известны и другие примеры, когда прокуратура предлагала толковать правительственные акты в пользу трудпоселенческой молодежи, что в целом лежало в русле государственной политики. Так, согласно постановлению от 22 октября 1938 г., в паспортах детей трудпоселенцев, выезжавших на учебу или работу, делалась отметка об ограничении права проживания в режимных городах. Прокурор СССР
5- 131

Панкратьев в служебном письме Молотову акцентировал внимание на противоречии, почти сводившем на нет само постановление. «Создается такое положение, — отмечал он, — при котором большинство детей трудпоселенцев фактически лишено возможности продолжить учебу, поскольку высшие, технические и другие специальные учебные заведения, за редким исключением, находятся в городах, отнесенных к режимным пунктам». По мнению прокурора СССР, было бы правильным сузить круг режимных городов, включив туда Москву, Ленинград и города, расположенные в т. н. погранполосе. В начале 1940 г. Панкратьев на свой запрос получил отрицательный ответ, облеченный в бюрократическую формулировку: «...СНК СССР снял с обсуждения внесенный Вами вопрос»54.
Подобные разночтения и межведомственные столкновения подталкивали карательные органы к унификации и упрощению нормативных актов о трудссылке. В апреле 1939 г. Л.П. Берия, недавно назначенный на пост наркома внутренних дел, обратился в директивные инстанции (СНК и ЦК) с предложениями по «уточнению правового положения трудпоселенцев», которые были оформлены в виде проекта совместного партийно-правительственного постановления. В своей основе проект был ориентирован на самое радикальное за 1930-е гг. реформирование всей системы трудовых поселений. Он предполагал упразднение комендатур и передачу их функций районным отделам милиции. Соответственно предусматривалась и ликвидация отделов трудпоселений в составе ГУЛАГа и трудссылки как элемента карательного механизма55.
Разработку столь необычного в обстановке эпохи «Большого террора» проекта либерализации важной части репрессивной системы можно объяснить, если принять во внимание сочетание ряда обстоятельств. Одно из них было связано с появлением во главе карательной системы Берии, честолюбивого политика, игравшего на контрасте со своими предшественниками. Другое обстоятельство вытекало из насущной потребности в реформировании системы спец(труд)поселений, которая не только устарела, но и превратилась в обузу для НКВД, обремененного к концу 1930-х гг. многочисленными лагерями и колониями. Важные шаги в данном направлении были предприняты в 1938 г.: правительственным постановлением от 9 сентября 1938 г. неуставные сельскохозяйственные и промысловые артели трудпоселенцев переводились на положение уставных (т. е. обычных); тогда же происходила поэтапная передача социально-бытовой и культурной инфраструктуры трудпоселков в местах дислокации комендатур с баланса НКВД в ведение местных исполкомов советов и т. д. Однако меры по «расконсервированию» системы трудпоселений не были направлены на амнистирование репрессированного крестьянства, составлявшего до 90 % контингента трудпоселенцев. Смысл изменений заключался в том, чтобы формально вывести трудпоселки за рамки карательной системы, но сохранить сложившееся положение вещей. Для этого важно было «уточнить правовое положение» трудпоселенцев таким образом, чтобы не рухнула созданная с большими усилиями сеть трудовых поселений.
В проекте постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б), представленном за подписью Берии, трудпоселенцев предлагалось разделить на три категории: а) имевшие право на выезд из трудпоселков (дети трудпосе-
132

ленцев и лица, вступившие в брак с нетрудпоселенцами); б) не имевшие права выезда (взрослые трудпоселенцы); в) осужденные на различные сроки и направленные в 1933 г. в трудпоселки для отбытия наказания лица, которые подлежали освобождению из трудпоселков. В преамбуле проекта, подготовленного НКВД, это было сформулировано предельно ясно: «Трудпоселенцы (бывшие кулаки, высланные из районов сплошной коллективизации) и их семьи в соответствии с постановлением ЦИК СССР от 25.1.1935 г. закрепляются на жительство в районах их вселения без права выезда из этих районов, за исключением детей трудпоселенцев, подпадающих под действие постановления СНК СССР от 22.10.1938 г. и вступивших в брак с нетрудпоселенцами»56.
Данный проект так и не был утвержден, несмотря на многочисленные согласования в 1939—1940 гг. Вначале все шло в обычном порядке: проект НКВД отправили на согласование в Прокуратуру СССР, Нарко-мюст, Наркомзем, после чего с ним ознакомились заместители Моло-това Н.А. Булганин, Н.А. Вознесенский, Вышинский. Последнему было дано поручение внести в текст необходимые замечания и изменения и отправить в НКВД для окончательной доработки. Прошедший серьезную правовую переработку в аппарате СНК СССР, проект начал терять свою привлекательность в глазах руководства НКВД. Специалисты из сектора судебно-административных учреждений Управления делами СНК сняли из преамбулы абзац, обрекавший взрослых трудпосе-ленцев-«кулаков» на бессрочное проживание в местах поселений. Взамен появился весьма либеральный пункт, дающий трудпоселенцам право на выезд по отбытии пятилетнего срока в трудпоселках. Далее руководство НКВД фактически «замотало» проект. Весь 1940 и начало 1941 г. шла вялая переписка между Управлением делами СНК СССР и НКВД. В августе 1940 г. на докладной записке работников аппарата СНК о том, что НКВД предлагает вопрос о правовом положении трудпоселенцев «временно с обсуждения снять», Вышинский начертал раздраженную резолюцию: «Почему снять? Дело надо довести до конца»57. Однако НКВД оказался сильнее, и дело было сдано в архив Управления делами с красноречивой пометкой: «10.111.41 г. т. Чернышев подтвердил неактуальность этого вопроса и просит проект с обсуждения снять»58.
Такова судьба несостоявшегося постановления, которое было способно несколько изменить всю конфигурацию сталинского карательного механизма. Впрочем, следует отметить, что ситуации весной 1939 и 1941 гг. разительно различались: если в начале 1939 г. еще можно было прогнозировать медленное и поэтапное «расконсервирование» сети трудпоселении, то в конце года ввиду массовых этнических и социальных депортаций с вновь присоединяемых к СССР территорий началась стремительная эскалация именно этого сектора карательной системы. В этих условиях даже частичное реформирование сети трудпоселении для «кулаков», когда именно вокруг нее шло формирование массива этнической «спецссылки», оказалось нежелательным для сталинского руководства.
Таким образом, узел правовых аспектов положения трудпоселенцев в сталинском обществе не только не был распутан, как это могло бы произойти весной — летом 1939 г., но стал еще более тугим. Жизнь
133

«контингента» трудовых поселений по-прежнему продолжала регламентироваться не только (и не столько) законодательными актами и правительственными постановлениями 1930—1940 гг., сколько подзаконными актами (директивы, циркуляры, приказы, разъяснения и тому подобные документы ОГПУ— НКВД и частично Прокуратуры СССР). Фактически любым правовым нормам противостояла мощная стена всевозможных ограничений и дискриминации. Приведем основные из них (в скобках указан орган, санкционировавший то или иное ограничение и дата его принятия): трудпоселенцы не имеют права выезда с мест поселения (ЦИК СССР, 1935); из зарплаты трудпоселенцев удерживается 5 % на расходы НКВД по их управлению и обслуживанию (СНК СССР, 1931); трудпоселенцы на основании ст. 30 Закона о всеобщей воинской обязанности к призывным участкам не приписываются, на учет не берутся и в РККА не призываются (СНК СССР, 1932); трудпоселенцам, снятым с учета и освобожденным из трудссылки, запрещается проживать в режимных местностях (СНК СССР, 1940); трудпоселенцы, не имеющие паспортов, закрепленные в местах поселения без права выезда, не могут состоять членами профсоюзов (ВЦСПС, 1937); при регистрации брака, развода, рождения и смерти свидетельства об этих актах трудпоселенцам на руки не выдаются (НКВД, 1940)59. Мы рассмотрели один из сегментов сталинского общества, показав высокую степень его иерархичности. Даже внутри такой, казалось бы, однородной группы, как спецпереселенцы-«кулаки» и их дети, устанавливалось внутреннее деление на несколько категорий, различавшихся объемом прав, привилегий и обязанностей, что расширяло возможности карательных органов для манипулирования поведением спецпереселенцев. Массовые этнические депортации в конце 1930-х — начале 1940-х гг. безусловно отразились на статусе «раскулаченных»: значительная их часть оказалась в промежуточном положении между «правовым» населением и новыми бесправными маргиналами — этническими спецпереселенцами. И лишь в войну, которая потребовала призыва в армию и трудовых мобилизаций взрослого населения трудпоселков, режим был вынужден снять с массы «раскулаченных» ряд наиболее тяжелых правовых ограничений. Сам же десятилетний цикл пребывания «раскулаченных» на поселении регламентировался документом, название которого оказалось символичным — «Временное положение о правах и обязанностях спецпереселенцев»60.
2. Вторичные переселения
Проблема природы, мотивации, масштабов и последствий осуществленной в СССР в 1930-х — начале 1950-х гг. политики массовых государственных репрессий, несмотря на заметные успехи в изучении и впечатляющую историографию последнего десятилетия, далеко не исчерпана. Рассмотрим на материалах, касающихся репрессированных и перемещенных в спецпоселения крестьян в начале 1930-х гг., такую сущностную характеристику репрессивной политики, как непрерывность. Под непрерывностью репрессий нами подразумевается применение по отношению к спецпереселенцам разнообразных мер принужде-
134

ния к труду, ограничения прав, дискриминаций, повторных репрессий и переселений и т. п.
В исследовательской литературе проблема повторных репрессий уже ставилась и рассматривалась на источниках, характеризующих массовые репрессии против российских немцев в период Великой Отечественной войны. Историк Т. Чебыкина, например, считает мобилизацию принудительно переселенных немцев в восточные районы страны в т. н. рабочие колонны («трудармию») повторной депортацией1. Аналогичным образом оценивается решение Новосибирского обкома ВКП(б), принятое весной 1942 г., о переселении нескольких тысяч немецких семей из южных районов области в Нарымский округ для использования их труда на рыбных промыслах: «Механизм повторной депортации немцев был идентичен насильственному переселению в 1941 г. <...> при переселении в Нарым немцам вновь пришлось испытать трудности, связанные с депортацией»2.
Нам представляется, что термин «повторная депортация» вряд ли удачен. Первичной и базовой формой репрессии применительно к немцам были депортация и определение на режим спецпоселения в восточные районы. Последующие их переселения (перемещения) в Сибири и Казахстане носили уже вторичный характер. Поэтому более точной была бы характеристика такого рода мер как вторичных репрессий, ограничений и дискриминаций, в совокупности обеспечивших приобретение репрессиями такого качества, как непрерывность.
То, что исследователям истории российских немцев представляется едва ли не знаковым явлением, было рядовым фактом репрессивной практики на стадии формирования системы спецпоселений (крестьянская ссылка) в начале 1930-х гг. Широкое распространение получила практика переброски спецпереселенцев вместе с семьями из одних районов Сибири в другие в соответствии с экономическими приоритетами властей (в ходе самой значительной из них летом 1932 г. 2 тыс. семей были переселены из северных (нарымских) комендатур в южно-сибирские, на шахты Кузбасса)3. К явлениям этого же ряда следует отнести и периодически проходившее в первой половине 1930-х гг. «внутрико-мендатурское» расселение спецпереселенцев, подразумевавшее исправление грубых просчетов и ошибок при первоначальном вселении репрессированных крестьян на необжитые земли в 1930—1931 гг.
Один из организаторов системы комендатур в Сибири, руководитель отдела спецпоселений ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю И.И. Долгих, весьма критично оценивал просчеты начального периода. Весной 1934 г. он отмечал: «Организациям переселения 1929, 30 и 31 годов не предшествовала работа по подготовке колонизационных фондов. В то же время земельные органы (КРАЙЗУ, местные РАЙЗО, Госземтрест) не имели достаточного планового материала, который позволил бы безошибочно наметить места расселения для прибывавших спецпереселенцев, обеспеченные удобными и легко освояемыми землями. В силу этого вселение проводилось частично на фонды[,] подготовленные бывшим РПУ (Сибирским районным переселенческим управлением. — С.К.), а, главным образом на совершенно неподготовленные и не обследованные фонды. Последнее обстоятельство привело к тому, что часть с[пец]переселенцев была поселена на землях[,] не пригодных к
135

сельхозосвоению в силу их почвенных условий или по составу угодий и их площади не обеспечивающих развитие сельского хозяйства, а поэтому не способствующих прочному оседанию [спецпереселенцев] <...>»4.
Проведение первой же массовой карательной операции по высылке крестьянских семей в необжитые и труднодоступные районы Сибири в конце февраля — марте 1930 г. преподало самим директивным органам несколько весьма поучительных уроков, не все из которых, однако, были усвоенными центральной и региональной властями. Так, в последующие годы при планировании учитывались трудности, неизбежно возникающие в ходе масштабных высылок крестьян в зимнее время, и выбирали другое время года, но просчеты при расселении и использовании труда репрессированных имели хронический характер на протяжении всей «спецколонизации» региона. В итоговой докладной записке «Об экспроприации кулачества в Сибири» от 25 апреля 1930 г., подготовленной информотделом ПП ОГПУ Сибирского края для краевого исполкома, чекисты объясняли срыв «первоначального плана, детально и всесторонне предусматривавшего все необходимые политические и экономические моменты», нераспорядительностью местных органов власти, не обеспечивших «выселяемых на север кулацких хозяйств установленными натурфондами»5. Нельзя, однако, не видеть того, что в основе самого карательного «планирования» лежало очевидное противоречие. При оценке и выборе районов внутрисибирского расселения «кулаков 2-й категории» сталкивались два принципа: экономический (колонизационный), предусматривавший размещение переселяемых на территории, разведанные и пригодные для ведения хозяйственной деятельности, и карательный, предполагавший размещение «спецконтингента» в труднодоступных, отдаленных местностях, «гарантирующих невозможность бегства выселенных обратно (болота, реки, отсутствие дорог)»6.
Фактически же реальный ход спецпереселения внутри Сибири из южных районов в северные и из западных в восточные оказался хаотичным, очень зависимым от условий обеспечения перевозок и климатических особенностей (наступившей весенней распутицы). При этом не был последовательно воплощен в жизнь ни один из двух принципов подхода к расселению (экономический и карательный). В частности, из-за недостатка гужевого транспорта и распутицы не в назначенные места были «посажены» крестьяне, высланные из Омского, Тарского и Новосибирского округов. Их разместили в районах Томского окр., смежных с территориями названных округов (что облегчало возможность бегства из спецпоселков), но либо практически не пригодных для освоения (Ягыл-Яг), либо ранее зарезервированных переселенческими органами для планового заселения демобилизованными красноармейцами (Галкинский массив)7. Это означало, что для нескольких тысяч крестьянских хозяйств процесс принудительного переселения вглубь на-рымской тайги не завершился окончательно весной 1930 г. и требовал, с точки зрения карательных органов, своего продолжения.
Продолжение же оказалось весьма трагическим прежде всего для крестьянских семей, заброшенных в Кулайскую комендатуру. Согласно докладу руководства Сибирского краевого административного управления наркому внутренних дел РСФСР В.Н. Толмачеву об устройстве
136

спецпереселенцев по состоянию на начало июля 1930 г., ситуация в данной комендатуре не соответствовала бодрому сообщению «наверх» об успехах и перспективах расселения и использования труда репрессированных крестьян. В докладе прямо отмечалось, что Кулайская комендатура, куда было помещено 2 670 хозяйств (11 053 чел.), расположена в верховьях р. Ягыл-Яг (приток р. Васюган) в весьма труднодоступном районе. Расстояние от Томска измерялось в 1 400 км (700 км пароходом, 400 км катером и 300 км на лодках и пешком). Ближайшим крупным населенным пунктом являлась Тара, которую от верховья Ягыл-Яга отделяло 200 км тайги и почти непроходимых в летнее время болот. «Огромная географическая оторванность, отсутствие дорог, недостаточное количество гарей, могущих быть приспособленными под пашни и т. п., ставят под сомнение вопрос освоения этого района», — говорилось в докладе8.
19 августа 1930 г. в Новосибирске состоялось заседание постоянно действовавшей краевой комиссии «по хозяйственному устройству кулаков 2-й категории», на котором положение в Кулайской комендатуре стало основным вопросом. Выезжавшая на место специальная комиссия нарисовала объективную и очевидно катастрофическую картину происходивших там событий. Поселки, заселенные зимой в низинах, в момент весеннего паводка были затоплены. Почвы оказались совершенно непригодными для ведения сельского хозяйства: даже в середине июля в бассейне Ягыл-Яга нередко случались заморозки и земля в низинах оттаивала не более чем на метр, «а отсюда и получается, что заниматься сельским хозяйством при условиях таких климатических данных <...> хозяйственно нецелесообразно <...> заниматься охотой, рыбной ловлей, звероловством, добыванием орехов, грибов и других ягод, кроме черемухи, за отсутствием таковых нет никакого основания <...> К расселению кулаков предназначалось 11 600, а на место прибыли 8 891 человек, сбежали — 6 622 человека, померло 80 человек, освобождены — 208 человек и осталось на месте к моменту обследования — 1 607 человек. Оставшиеся кулаки из себя представляют старые, малые, больные и те, которые полагают, что они должны будут освобождены <...> В данный момент осталось кулацких лошадей 333, а было приведено 2 254 штуки, пало — 877 с бежавшими кулаками уведено — 895 <...> Были случаи в момент бегства кулачества, [что] комендатурой задерживались до 500 человек бежавших»9. Из этого проверявшие комендатуру сделали однозначный вывод — «дальнейшее пребывание кулаков на расселенном в данный момент месте невозможно»10. Однако даже столь бесспорные факты не убедили присутствовавших в краевой комиссии чекистов. Один из них, Булатов, обозначил ведомственную позицию так: «С заключением комиссии, обследовавшей Кулайскую комендатуру, не согласен в той части, что их надо перевести немедленно южнее, и что они бегут оттуда из-за голодного пайка. По-нашему, они оттуда бегут из-за нежелания осваивать эти места и непримиримости»11. В конечном итоге было принято промежуточное решение, предусматривавшее не ликвидацию Кулайской комендатуры как таковой, а перемещение спецпереселенцев на более благоприятные для условий труда и размещения территории. Следует отметить, что оно лишь отсрочило время прекращения существования одной из наиболее гибельных для спецпе-
137

реселенцев (а для чекистов всего лишь бесперспективной) комендатур. В сентябре—декабре 1931 г. Кулайская комендатура состояла из трех поселков (4 253 чел.), в декабре 1932 г. в ней находилось 2 822 спецпереселенца, и только в 1933 г. упоминания о ней исчезли из документации карательного ведомства12.
Анализ ряда директивных документов республиканского (РСФСР) и регионального (сибирского) звеньев управления дает основание сделать вывод о том, что лишь к концу лета 1930 г. власти озаботились выработкой стратегии устройства и использования труда спецпереселенцев. 18 августа 1930 г. СНК PvCOCP принял постановление «О мероприятиях по проведению спецколонизации в Северном и Сибирском краях и Уральской области». В нем впервые ставился вопрос о специализации «кулацкой» рабочей силы и определялись ее приоритеты: «... а) максимально использовать рабочую силу спецпереселенцев на лесоразработках, на рыбных и иных промыслах, в отдаленных, остронуждающихся в рабочей силе районах и б) в сельском хозяйстве устраивать лишь тех спецпереселенцев, рабочая сила которых не может быть использована на лесоразработках и промыслах»13. Сказанное означало необходимость проведения на местах весьма масштабной перегруппировки спецпереселенцев. На совещании в Западно-Сибирском крайисполкоме 11 сентября 1930 г. была принята следующая директива: «1. Признать необходимым кулацкие хозяйства, уже расселенные в северных районах и осевшие на землю, оставить в районах расселения и обеспечить развитие их сельского и промыслового хозяйства.
2. Кулацкие хозяйства, расселенные в местах, невозможных для сельскохозяйственного освоения, а также кулаков, вновь прибывающих из европейской части Союза, направлять в северные районы для использования в первую очередь по линии хозяйственных] организаций (Лестрест, Комсеверопуть и др.) <...> Признать необходимым при этом такое хозяйственное устройство кулаков в районах работы хозяйственных] организаций, которое обеспечивало бы прочное заселение и оседлость кулаков с образованием постоянных рабочих кулацких поселков»14.
17 сентября 1930 г. краевое административное управление, в ведении которого находились спецпереселенцы, представило в Запсибкрай-исполком сведения о необходимом «расселении и стационарном закреплении спецпереселенцев». «Закреплению на месте» подлежала большая часть созданных весной—летом 1930 г. в Западной Сибири комендатур, имевших уже определившийся либо земледельческий и промысловый, либо горно-приисковый «уклоны». Фактически на новых местах предстояло сформировать несколько комендатур лесопроизвод-ственного профиля — Колпашевскую, Могочинскую, Новокусковскую и отчасти Кето-Чулымскую. Источниками для этого были определены: а) «внутрикомендатурские» переселения; б) «кулаки 3-й категории», снимавшиеся с промышленных предприятий и строек региона; в) «кулаки» с западных территорий страны15.
О масштабности перемещений внутри комендатур Западно-Сибирского региона весной—зимой 1930—1931 гг. свидетельствуют данные об изменении численности отдельных комендатур: в Шерстобитовской в июле 1930 г. насчитывалось 8 250 чел., а в феврале 1931 г. — 5 580 чел.,
138

Кулайской — 11 053 и 995 чел. соответственно, Галкинской — 2 521 и 5 288, Чаинской - 15 673 и 6 654, Кето-Чулымской - 11 600 и 7 184 чел. Появилось несколько новых комендатур: Колпашевская (721 чел.), Могочинская (2 182 чел.), Новокусковская (2 912 чел.)16 Как следует из совокупности данных, т. н. переброски спецпереселенцев становились нормой карательной политики в отношении репрессированных крестьян.
Еще более массовая по своим масштабам карательная операция по депортации крестьян весной—летом 1931 г., когда только внутри Западной Сибири было экспроприировано и отправлено в ссылку 40 тыс. местных крестьянских хозяйств, столкнулась с теми же самыми просчетами и проблемами при расселении новых «контингентов» спецпереселенцев, что и акция 1930 г. Отчасти это можно объяснить тем, что изменилась ведомственная «прописка» спецпереселенцев: после расформирования НКВД РСФСР функции руководства высылкой и размещением репрессированных крестьян перешли к ОГПУ (ГУЛАГу), и новое ведомство тотчас «наступило на старые грабли».
В своем отчетном докладе краевым директивным органам руководство СибЛАГа ОГПУ постаралось переложить свои ошибки, допущенные при расселении в Нарымском крае почти 180 тыс. крестьян-спецпереселенцев, на уже не существовавшее к тому времени ведомство — Сибирское переселенческое управление. «Предварительная проработка вопроса о назначении Нарымского края для расселения в нем спецпереселенцев, — говорилось в документе, — проводилась в зимний и ран-невесенний период, когда снежный покров не дал возможность в натуре, экспедиционным порядком, проверить пригодность колонизационных фондов Нарыма в определении их бывшим переселенческим управлением и наметить на них точки для поселков <...> Ряд их оказался расположенным на непригодных пунктах, что вызвало необходимость впоследствии проводить дополнительное переселение»17. Между тем, просчеты весенне-летнего расселения 1931 г. были предопределены самим подходом карательных органов, считавших первичной задачей высылку крестьянских хозяйств. О том, насколько гладко выглядело на бумаге предстоявшее расселение, можно судить по «Докладной записке по вопросу размещения 40 тысяч выселяемых хозяйств сибирского кулачества в северные районы края», направленной за подписью полпреда ОГПУ по Западной Сибири Л.М. Заковского в директивные органы предположительно в апреле 1931 г.18 В преамбуле «Докладной записки» утверждалось: «...выселение указанного количества кулацких хозяйств будет произведено в северные малообжитые и совершенно не обжитые районы Края <...> на специально выделенные в них земельные участки, в свое время намеченные Сиб.РПУ по пятилетке к заселению, а в настоящее время подвергнутые всесторонней проработке <...>»19 Далее отмечалось: «Нами проработаны новые дополнительные участки, дающие также возможность развития с/хозяйства, животноводства и промыслов в количестве 4-х <...> "Средне-Васьюганский", "Нюрольский", "Чежап-ский" и "Лисицинский" <...> Устройство земельной территории не предполагается, можно обойтись только указаниями мест расселения, так как все указанные нами участки в большей своей части обследованы»20.
139

«Обследованные участки», оказавшиеся болотами и тайгой, дали о себе знать уже на начальном этапе операции, когда, по словам тогдашнего начальника Комендантского управления (затем Отдела спецпоселений) Долгих, была осуществлена «высылка разведки для нахождения в натуре фондов (здесь и далее подчеркнуто в тексте документа. — С.К.) и точных мест высадок. Последние с сугубо-ориентировоч-ными наметками Новосибирска в практике нигде не совпадали. Высадка в неудачные места предрешала судьбу поселка. В дальнейшем вела к неизбежным перемещениям, с вытекающими отсюда хозяйственными потрясениями, падежом скота и проч., т. к. в УСЛОВИЯХ сплошной тайги, заболоченности большинства массивов, эти операции чрезвычайно сложны, порой невозможны»21. Экспедиции чекистов, посланные для обследования четырех притоков р. Оби (Чая, Кеть, Парабель, Васюган) и призванные скорректировать на месте кабинетные наметки, в одном случае действительно предотвратили возможную катастрофу — был забракован вариант заброски в заболоченные места в верховьях Васюгана и Чертола 15—20 тыс. чел.22 Тем не менее радикально улучшить ситуацию с размещением спецпереселенцев в местах их нового расселения экспедиции не могли. К тому же, как признавал непосредственно руководивший вселением Долгих, взаимоотношения чекистов с местными органами власти складывались не лучшим образом: операция застала последних врасплох.
Эффективность работы одной из экспедиций достаточно красноречиво описывал один из работников Нарымского округа Могутаев на краевом совещании по работе среди национальных меньшинств 21 ноября 1931 г.: «Возьмем больной вопрос — в нынешнем году сделали переселение, ликвидировали кулаков из районов сплошной коллективизации. Здесь приезжала экспедиция. Поставили вопрос, что в таком то районе будет заселено столько то человек. Если бы с нами договорились, мы бы сумели уладить вопрос, нашли более подходящее место, чтобы не стеснять туземное население <...> Я как раз был откомандирован РИКом с этой экспедицией для исследования места для спецпереселенцев. Экспедиция приезжает в юрту, берет остяка, садим в мотор, везем на берег. Знаешь ты этот берег? Знаю. Сколько верст? Столько-то. 2 000 чел. можно расселить? А если бы нашелся такой человек, который указал бы болото, они должны были бы посадить спецпереселенцев в это болото?»23.
Перспективы сельскохозяйственного освоения бассейна р. Васюган после знакомства с территорией четко представлял сам Долгих. «Весь бассейн реки Васьюгана, — отмечал он, — сплошное заболоченное пространство, прерываемое узкими гривами (около километра—двух ширины и от 5 до 15 клм длины), покрытые 30—35 летними табель-никами (здесь и далее так в документе. — С.К.), или хаотически загроможденным непроходимым буреломом. Мест, пригодных к освоению без раскорчевок нет. Раскорчевки потребуют колоссального труда <...> От Каргасока до Усть-Чежапки почти сплошь заливные луга в данное время залитые водой. Луга появляются лишь 15—20 июля. Трава в тайге, в табельниках не растет <...> Характеристика не будет полной, если не сказать, что в большинстве поселков нет строевого леса, его приходится рубить и сплавлять за 5—10 километров от мест
140

расселения»24. Высадка спецпереселенцев в подобных описываемым местах на р. Васюган и Кеть вызвали, по информации Долгих, «нет сколько случаев протеста покинуть баржу (плохи земли) <...> эти вспышки были подавлены сразу <...>»25. Положение спецпереселенцев в этих районах Нарымского края стало даже предметом рассмотрения на заседании 30 июля 1931 г. комиссии Политбюро по спецпереселенцам, принявшей следующее решение: «По Васюганскому и Кетскому районам. Указать т. Заковскому и Запсибкрайкому, что они провели операцию по выселению кулаков на север, недостаточно ее подготовив, вследствие чего в процессе выселения имеется ряд серьезных недостатков, смертность детей, плохая подготовка на местах, и что материалы, которыми располагают ОГПУ и ЦК, подтверждают, что до сих пор еще не созданы в достаточной мере все необходимые условия, которые обеспечили бы освоение спецпереселенцев и закрепление их в местах поселения»26.
О том, насколько значительными оказались просчеты при расселении в 1931 г., можно судить по официальной справке СибЛАГа, направленной в марте 1932 г. в крайисполком. В ее разделе о переселении внутри комендатур и вызвавших его причинах указывалось: «Планом, согласованным с РИКами, предположено всего переселить в этом году 10 961 семейство спецпереселенцев. Причины, побудившие переселение, были: недостаток земли — 7 042 семьи, 64,1 %; непригодность земельных участков — 605 семей, 5,5 %; затопляемость — 576 семей,
5.3 %; расположение на болоте — 522 семьи, 4,8 %; отдаленность от
места работы — 243 семьи, 2,2 %; отсутствие у участков производствен
ных перспектив — 1 501 семья, 13,7 %; отсутствие воды — 472 семьи,
4.3 %.
Переселение фактически уже началось. На проведение переселения потребуется: на жилстроительство — до 700 тыс. руб.; на покрытие расходов, связанных с передвижкой населения — до 200 тыс. руб.»27.
Запланированное переселение проводилось в течение 1932 г.28 Оно затронуло в общей сложности примерно четверть спецпереселенческих семей новой депортационной волны. Масштабы просчетов СибЛАГа при этом расселении оказались настолько видимыми, что вызвали раздражение в краевом руководстве. Выступая 1 октября 1931 г. на совещании в Новосибирске по проблемам спецпереселенцев, секретарь крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе высказал очевидно здравую, но запоздавшую мысль: «И главное в этом расселении поселков — надо дать возможность самим спецпереселенцам проявить свою инициативу и хозяйственные навыки. Поселок для спецпереселенцев, место для поселка пусть выбирает не комендант, а они сами. А комендант пусть бракует или принимает выбранное место, если оно подходит, но выбирать-то [надо] представить возможность самим спецпереселенцам»29. Вероятно, именно рекомендация Эйхе нашла отражение в весьма «либеральном» для той эпохи пункте постановления президиума крайисполкома от 30 октября 1931 г. об устройстве спецпереселенцев: «Работу по землеустройству и мелиорации проводить при непосредственном участии районных организаций, комендатур, местного населения и спецпереселенцев <...> Поручить правлению Сиблестреста развертывание строительства поселков для спецпереселенцев, занятых на лесоразработках, про-
141

изводить <...> с привлечением в изыскательные группы спецпереселенцев по подысканию наиболее удобных пунктов расселения»30.
Как оказалось, в 1932 г. «работа над ошибками» расселения в 1931 г. не завершилась. В мае 1934 г. в «Объяснительной записке» начальник Отдела спецпоселений (ОСП) ПП ОГПУ по Западной Сибири Долгих необходимость продолжения и масштабы предстоявших внутренних переселений спецпереселенцев объяснял так: «В 1933 г. <...> комендатуры и ОСП продолжали изучать районы старого заселения, выявляя не жизнеспособные поселки и причины тяжелой приживаемости с[пец]переселенцев. <...> на 1934 год встает во весь рост необходимость внутрикомендатурского расселения 2.700 хозяйств с 11.593 едоками по 8-ми северным комендатур[ам] <...>»31 Проведенное в 1934 г. расселение было менее масштабным, по сравнению с предыдущими, и затронуло около 6 % спецпереселенцев северных (нарымских) комендатур. Но в отдельных комендатурах этот показатель оказался выше: в Пара-бельской перемещалось около 8 %, в Каргасокской — 15, Колыван-ской — 30 % спецпереселенцев32.
Подготовленная Долгих «Объяснительная записка» примечательна тем, что не только объясняет мотивы вынужденных переселений тех или иных поселков, связанные с этим затраты, но и содержит ряд ретроспективных оценок решений, принимавшихся ранее карательными органами. Так, в Александро-Ваховской комендатуре подлежал перемещению пос. Кулеган (41 хозяйство) «вследствие отсутствия сенокосов и выгонов (ближайшие выгона находятся за 10—12 км от поселка) и трудного освоения земель». Перемещение поселка по р. Ел-Яг вниз на 22— 25 км влекло за собой переселение старожильческого пос. Ченвар из четырех хозяйств33. Переселение четырех поселков внутри Парабель-ской комендатуры диктовалось тем, «что все эти спецпоселенцы были поселены на землях старожильческого населения, не имеют собственных земельных наделов <...> В большинстве своем они не имеют собственных жилищ и расквартированы в домах старожилов»34. Переселение трех поселков внутри Могочинской комендатуры планировалось потому, что «контингент поселков Суйга и Коригода переключен на сельское хозяйство вследствие того, что по инвалидности не может быть использован Леспромхозом. Заселение их проводилось в 1931 г. исключительно в интересах лесной промышленности и земли этих поселков совершенно не пригодны к сельхозосвоению (сыро-растущая тайга по болотам)»35. Переселение 12 поселков внутри Каргасокской комендатуры было вызвано «недостатком земель, плохими почвенными условиями (боровые пески), тяжелой раскорчевкой таежных массивов (до 500 т[рудо]дней на га) за отсутствием легкокорчуемых гарей и частично тем, что некоторые поселки были образованы на старожильческих землях и не имеют собственных земельных наделов. В силу этих обстоятельств поселки имеют дефицитный баланс и не могут обеспечить себя собственным хлебом. Вообще заселение Среднего Васюгана было нецелесообразным в силу малопригодное™ земель для с. х. освоения и произведено было вследствии невозможности провоза спецпоселенцев в верховье Васюгана, куда первоначально было намечено пере-
142

селение, т. к. контингент прибыл в Каргасок поздней осенью»36. Переселение пяти поселков внутри Колыванской комендатуры объяснялось «острым малоземельем, получившимся в силу особой скученности всех поселков комендатуры и невозможности удовлетворения потребности их в земле по месту нахождения поселков. В силу этого с[пец]поселен-цы вынуждены были производить запашку в 30—40 километр [ов] от поселков, что делает их хозяйства малорентабельными»37.
Отделом спецпоселений были произведены и расчеты расхода денежных средств на переселенческие цели: в среднем на одно хозяйство приходилось 48 руб. безвозвратного пособия и 140 руб. ссудного кредита на жилстроительство. Общие затраты на «операцию расселения 1934 г.» составили почти 500 тыс. руб.38
В 1935 г. руководство ОТП УНКВД по Западной Сибири, продолжая практику прежних лет, инициировало и получило санкцию краевых органов на очередное переселение внутри комендатур. 5 марта 1935 г. по докладу Долгих президиумом крайисполкома был утвержден план переселения в 1935 г. на новые места 1 839 трудпоселенческих хозяйств39. Необходимо было, как утверждал Долгих, перебросить «с без-перспективных в хозяйственном отношении поселков на участки, обеспечивающие с [ел ьско]-хозяйственное] освоение»40. Преобладающую часть хозяйств (1 148) предусматривалось перевести из среднего и нижнего течения Васюгана, из центра Васюганских болот на более южные и пригодные для ведения сельского хозяйства земли. Остальные переселялись в районы деятельности созданных в Нарымском крае МТС (Коломинской и Чульской). Эти перемещения имели под собой уже не репрессивно-изоляционную, а чисто хозяйственную основу. Так, переселение в Васюганье являлась логическим продолжением начавшейся еще в 1934 г. плановой переброски внутри Каргасокского р-на. В двух других случаях хозяйства трудпоселенцев из отдаленных и труднодоступных мест (таежные притоки р. Обь) перемещались на сравнительно близкие к основной транспортной магистрали (р. Обь) территории.
Уверенность в полной подконтрольности поведения трудпоселенцев нашла отражение в п. 2 постановления президиума крайисполкома от 5 марта 1935 г., который не мог появиться в начальный период массовых депортаций: «...предложить ОТП УНКВД при осуществлении плана переселения проводить его на добровольных началах, обеспечить предварительное ознакомление переселяемых т/п с намеченными для расселения участками порядком высылки ими от себя ходоков (курсив наш. — С.К.)»АХ. Явные параллели с практикой обычных аграрных переселений (добровольность, ходачество) должны были подчеркнуть имевшееся у регионального руководства мнение о том, что освоение новых территорий переходит из принудительной в организационно-хозяйственную фазу. Однако речь шла не более чем о рациональных перемещениях внутри и между комендатурами. Важно то, что расходы на указанные переселения частично ложились на плечи самих трудпоселенцев («за счет средств ОТП УНКВД»).
В 1935 г. ОТП УНКВД явился инициатором еще ряда постановлений крайисполкома, касающихся размещения своего рода «приписных»
143

трудпоселенцев, переданных в начале 1930-х гг. крупным хозяйственным организациям края. В основе одного из таких документов, который был принят 14 марта 1935 г. и назывался «О состоянии освоения труд-переселенцев, переданных предприятиям Новосиблеса и капиталовложениях на 1935 год»42, лежал застарелый межведомственный конфликт между лесодобывающими предприятиями и ОГПУ—НКВД. Примечательно, что репрессивные органы, передавая хозяйственным организациям по типовым договорам «крестьянскую рабсилу» и снимая тем самым с себя ответственность за размещение и использование труда «спецконтингента», преуспели в деле регистрации чужих ведомственных просчетов. В преамбуле упомянутого выше постановления, принятого по докладу Долгих, отмечалось: «Констатировать, что несмотря на истечение более трехлетнего срока с момента передачи трудпереселенцев предприятиям Новосиблеса, последними до сего времени должных результатов в освоении не достигнуто <...> Жилищные условия, предоставленные трудпоселенцам, не достигают установленных нормативов. Задача создания собственной продбазы трудпоселенцев не разрешена. В результате неправильного первоначального выбора мест поселения, ряд спецпоселков оказались удаленными от производственных точек леспромхозов, не имеющими сельхоз. площадей для собственных посевов и[,] таким образом[,] на сегодня, как безперспективные для дальнейшего развития, требуют переселения на другие места (поселок Верхнечет-ский, Францевский, Второй Пашенский и др.).
Новосиблес и по другим местам расселения спецпоселенцев не имеет ясного представления о перспективах развития сельского хозяйства и лесоосвоения»43.
Постановлением намечалось в первую очередь переселить на новые территории пять поселков (479 семей), для переброски которых Новосиблес обязывался выделить 80 тыс. руб. В документе крайисполкома фактически подтверждался сформулированный еще в начале 1930-х гг. тезис руководства СибЛАГа о том, что основу прочности закрепления переселенцев на северных территориях дает сочетание труда неземледельческого с земледельческим и животноводческим. Отсюда вытекала установка на обеспечение спец(труд)поселков «собственной продбазой» (подсобным хозяйством). При создании хозяйственной автаркии учитывался прагматический аспект: в условиях дефицита продовольствия подсобное хозяйство давало возможность выжить семьям трудпоселенцев, главы которых, работая на производстве, нередко являлись объектами произвола и дискриминаций в оплате труда. Однако для руководства лесной промышленностью был очевиден приоритет основного производства. Принятие региональной властью постановления, которое было призвано принудить хозорганы начать дополнительные и весьма затратные передислоцирования спецпоселков, характеризует не гуманность власти, а остроту дефицита на Севере «рабсилы» и продовольствия.
2 марта 1935 г. крайисполкомом было рассмотрено и принято постановление «Об организации рыбной ловли в Нарымском округе и выделении с/хоз[яйственных] угодий для трудпоселенческих поселков»44. В его основе лежала уже известная установка — закрепить в сфере рыбных промыслов «приписанных» к Нарымскому рыбтресту трудпоселен-
144

цев с собственной системой продовольственного обеспечения. В постановлении ставилась цель организовать «из т[руд]/поселенцев неуставные комплексные артели, с развитием в них, помимо основного — рыбного промысла, сельского хозяйства и прочих видов промыслово-за-готовительной деятельности (орех, пушнина, ягоды и т. д.)»45. Постановлением предусматривалось ощутимое в рамках северных комендатур Нарыма перемещение трудпоселенцев «на новые земли и водоемы»: из госбюджета посредством ходатайства через Наркомат местной промышленности РСФСР испрашивалось 534 тыс. руб. Учитывая расходы на переселение в 1934 г. (около 200 руб. на одно хозяйство), можно предположить, что для создания рыболовецких артелей ОТП УНКВД планировал переместить на новые места более 2,5 тыс. семей трудпоселенцев. Таким образом, в марте 1935 г. всеми санкционированными краевой властью переселениями внутри комендатур было охвачено до 5 тыс. семей, или почти вдвое больше, чем в 1934 г. Это означало, что освоение Севера под эгидой карательных органов заставляло ежегодно увеличивать непроизводственные затраты.
В 1936—1937 гг. радикальному переформированию подверглась сеть трудпоселений, расположенных на территории Омской обл. Из трех дислоцированных там районных комендатур две (Тарская и Тевризская) по мнению областной власти и карательных органов нуждались в переселении на другие земли. При этом, если Тарская комендатура относилась к разряду «старых», контингент которых формировался преимущественно путем внутрисибирских депортаций крестьян в 1930—1931 гг., то Тевризская была «новой», заполненной населением, высланным в 1933—1934 гг. из южных национальных районов СССР, крупных городов (т. н. деклассированный элемент) и с приграничных территорий. Руководство УНКВД по Омской обл. отмечало: «...этот контингент не является начисто кулацко-крестьянским контингентом. Большой процент составляют высланные из Москвы деклассированные элементы, не приспособленные к сельскому хозяйству. Не менее сложно приспособление к труду в условиях Севера высланных с Кавказа кабардинцев и чеченцев»46. В 29 поселках размещалось более 3 тыс. семей, или около 10 тыс. чел.
На протяжении 1935—1936 гг. местными органами принимались решения о том, чтобы, несмотря на все возраставшие издержки, сохранить в комендатурах Омской обл. сельскохозяйственную специализацию. Однако в конце 1936 г. руководство местного ОТП УНКВД убедило ГУЛАГ в необходимости радикального пересмотра хозяйственной ориентации трудпоселений. Весной 1937 г. ГУЛАГ санкционировал «снятие с сельского хозяйства за непригодностью земель» трудпоселенцев из Тарского окр., Знаменского и Тевризского районов47. Большинство из 2 353 семей ожидала «приписка» с последующей передислокацией поселков ближе к местным рыбтресту и лесокомбинату, т. е. в пределах той же области, а 300 семей из Тарского окр., согласно санкции руководителя ГУЛАГа Бермана, было определено для переселения в Таджикистан «для освоения Вахшской долины»48.
Последствия вторичных репрессий, связанных с дополнительными вынужденно-принудительными перемещениями репрессированных крестьянских семей внутри и между комендатурами Западной Сибири в
145

первой половине 1930-х гг., вряд ли поддаются строгому измерению, оценки могут быть только приблизительными. Если воспользоваться теми сомнительными стоимостными показателями, которыми активно оперировали сами работники карательных органов при выяснении и доказательстве эффективности освоения территорий севера Западной Сибири трудом спецпереселенцев, то можно воссоздать такую картину: за 1930—1937 гг. в северные (нарымские) комендатуры было вложено 105 млн руб. (безвозвратные затраты), из них расходы на перевозки и размещение спецпереселенцев составили 4,2 млн руб.49 Дополнительные вынужденные переселения спецпереселенцев внутри- и межрайонного характера только по выявленным нами операциям 1930, 1931, 1932 и 1934 гг. можно оценить в 600 тыс. руб. (при этом не установлена «цена» переброски в 1932 г. 2 тыс. семей из северных комендатур для работы в угольной и лесной промышленности Кузбасса). Следовательно, от 15 до 20 % средств, затраченных на собственно депортации, носили иррациональный характер. В таких же пропорциях можно оценивать вторичные вынужденные затраты тоталитарной системы на жилищное и дорожное строительство, землеустройство и создание минимальной социально-бытовой инфраструктуры в местах первоначального размещения спецпоселков, которые позже были заброшены.
Огромная величина безвозвратных затрат, обусловленных преобладанием карательных интересов над экономической целесообразностью в процессе принудительной колонизации Нарымского края, вытекает из сравнения количества поселков в северных комендатурах осенью 1931 г. и в начале 1938 г. — 284 и 432 соответственно. За эти же годы численность размещенных в них спецпереселенцев сократилась с 215,3 тыс. до 117,4 тыс. чел., или почти вдвое. Сказанное означает, что если в период формирования сети комендатур средняя численность спецпереселенцев в поселке составляла около 800 чел., то к 1938 г. она упала до 267 чел.50 За указанный период многие из крупных поселков, где в конце 1931 г. скапливалось по 600—800 семей (3—4 тыс. чел.), были либо разукрупнены, либо исчезли вовсе с карт северных территорий. На смену базовым поселкам-«накопителям» пришли небольшие поселки, являвшиеся прежде всего пунктами размещения неуставных сельскохозяйственных и промысловых артелей и лесозаготовительных организаций. Сама по себе деконцентрация поселений в других условиях колонизации могла быть объективно позитивным фактором, показателем адаптации переселенцев к целям и задачам государственной политики по освоению нов^ых территорий. Однако сиблаговский вариант заселения и освоения Нарымского края сводил практически к нулю хозяйственную инициативу и трудовую мотивацию самих спецпереселенцев. Карательная спецколонизация, какой бы более рациональный и упорядоченный вид со временем она не принимала, оставалась в основе своей принудительной. Нормой, а затем и традицией становилось восприятие карательной системой крестьянской ссылки как бессрочной, а самих репрессированных крестьян в качестве универсальной рабочей силы, пригодной как для раскорчевки территорий в северных комендатурах, так и для работы на приисках и шахтах Кузбасса. Ключевая фраза, означавшая непрерывность дискриминаций и репрессий в отношении спецпереселенцев, прозвучала в постановлении ЦИК СССР
146

от 25 января 1935 г.: «Восстановление в гражданских правах высланных кулаков не дает им права выезда из мест поселений»51.
3. Комендатуры и коменданты
Согласно официальному языку делопроизводства, комендатура являлась основным элементом административного устройства «переселенных кулаков». Признание за комендатурами особого статуса и обеспечение этих новообразований нормативной базой проходило со значительным запозданием. Только после настойчивых ходатайств СКАУ 2 августа 1930 г. краевая комиссия «по расселению и устройству кулаков» утвердила «Инструкцию комендантам по управлению кулацкими поселками 2-й категории»1. В ней в разделе «Общие положения» отмечалось:
«1. Население кулацких поселков 2-й категории управляется комендатурами, во главе которых стоит комендант, назначаемый СКАУ по согласованию с райисполкомом.
2. Комендант на территории комендатуры пользуется правами рай
исполкома.
3. В целях успешного выполнения комендантами обязанностей по
административному, финансово-хозяйственному и социально-культур
ному устройству населения кулацких поселков из штатного состава ко
мендатуры назначаются комендантом уполномоченные (участковые ин
спектора) для каждого отдельного поселка, подчиняющиеся коменданту
во всех отношениях»2.
Весной 1930 г. комендатуры, создаваемые в районах расселения репрессированных крестьянских семей, организационно оказались той границей, по которой тогда проходило функциональное разграничение сфер компетенций двух карательных ведомств — ОГПУ и НКВД союзных республик — при проведении высылки «кулаков 2-й категории». Работа и «забота» чекистов завершалась обеспечением транспортных (точнее — железнодорожных) перевозок. Уже на этой стадии конвоирование («окарауливание») возлагалось на органы милиции (административные управления и отделы), которые обеспечивали охрану выселенных в пути следования и особый режим в районах расселения.
Анализ того, из каких районов (округов) Сибири и куда направлялись «кулаки» для расселения (табл. 4) позволяет выявить логику, которой руководствовались карательные органы в ходе депортаций крестьянства. Все округа Сибири делились на «высылающие» и «расселяющие» крестьян. Большинство относилось к первым.
Томский, Ачинский, Красноярский, Канский и Иркутский округа с обширными необжитыми территориями, пригодными для приема принудительно выселяемых хозяйств, становились районами дислокации комендатур. В Канском и Иркутском округах осуществлялись только внутриокружные переселения «собственных» «кулаков». Ачинский окр. отправил «своих кулаков» в Красноярский окр., а сам принял для расселения хозяйства из Бийского, Кузнецкого округов и Ойротии. Местом же наибольшей концентрации высланных в Сибири оказалась территория Томского окр. (табл. 5).
147



Таблицы из книги

http://picasaweb.google.com/sovderglazamivchk/Sim




Таблица 4
Районы высылки и вселения крестьянских хозяйств Сибири, апрель 1930 г.*

Район высылки
Кол-во хозяйств
Район вселения
Омский окр.
Томский окр. Барнаульский окр. Рубцовский окр. Новосибирский окр. Каменский окр. Бийский окр. Кузнецкий окр. Ойротская обл. Красноярский окр. Ачинский окр. Минусинский окр. Хакасский окр. Канский окр. Иркутский окр.
2 676 255
1 617 941
501
137
1 210 568
120
426 447
679
354 750
298
Томский окр., бассейн р. Ягыл-Яг
Томский окр., бассейн рек Тоя и Нюрса


Томский окр., бассейн р. Галка

Ачинский окр., бассейн р. Чулым

Красноярский окр., бассейн р. Кеть

Канский окр., колониз. фонд Приангарья

Канский окр., бассейн р. Ангара
Иркутский окр.. Братский р-н
ИТОГО
12 479

Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 — весна 1931 г. — Новосибирск, 1992. - С. 130.

Размещение спецпереселенцев по комендатурам, июль

Таблица 5 1930 г.*


Комендатура
Кол-во семей
Кол-во чел.
Томский окр. Шерстобитовская Кулайская
Галкинская
Чаинская
ИТОГО 1 629
2 676 569 2 668
7 542 8 250
11 053 2 521
15 673 37 497
Ачинский окр.
Кето-Чулымская (Тегульдетская) 2 190 11 600
Красноярский окр. Маковская
Енисейская
ИТОГО 900 458
1 358 4 496
2 439 6 935
Канский окр. Ангарская
Кондратьевская Ключинская
Шиткинская
Ирбейская
Тайшетская
ИТОГО 1 413
1 763 735
178
-
27
4 116 6 421
10 000 3 201
1 004 386
142
21 154
Иркутский окр. Братская ВСЕГО 498
15 704 2 688
79 874
* Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 — весна 1931 г. — С. 187. 148

Давая общую характеристику районов расселения спецпереселенцев, руководство СКАУ отмечало, что территории располагают огромными колонизационными фондами, однако «имеют большую географическую оторванность от культурных и промышленных центров Сибири, а некоторые из них являются совершенно недоступными вследствие отсутствия средств и путей сообщения. Это обстоятельство, являясь, с одной стороны, весьма положительным в смысле общественной изоляции спецпереселенцев, с другой — влечет за собой трудности хозяйственного устройства поселений»3.
Данное противоречие отмечалось в описании природных условий практически всех комендатур. Так, в характеристике Чаинской комендатуры говорилось: «...переброска товаров возможна только на протяжении навигационного периода, а перевозка гужом на расстоянии 500 километров чрезвычайно повышает стоимость даже наиболее транспортабельных товаров. По естественным природным условиям Чаинский район является вполне благоприятным для сельскохозяйственного освоения <...> Однако необходимо иметь в виду, что сельскохозяйственное освоение этого района сопряжено с проведением больших работ по раскорчевке земли, по прокладыванию дорог к пунктам расселения и т. п.»4
Галкинская комендатура вообще возникла в результате того, что чекисты назвали «вынужденным маневрированием»5: «Галкинская комендатура размещена на землях колонизационного фонда переселенческого управления, предназначенных к отводу переселенцам-колхозникам. Освоение спецпереселенцами этих земель произошло при следующих обстоятельствах: движущиеся партии выселенного из пределов Новосибирского округа кулачества в апреле месяце были застигнуты наступившей распутицей в долине реки Галка, не достигнув пункта расселения на Чае <...> Краевая комиссия, исходя из фактического положения вещей (невозможности переброски к месту назначения в разгар весенних работ), вынесла решение о закреплении этих земель за комендатурой»6.
Шерстобитовская комендатура находилась в долине р. Чузик, притоке р. Парабель, которая, в свою очередь, являлась притоком р. Обь. Ее ближайшим пунктом (в 300 км) был Барабинск, «но так как со стороны Барабинска [в] расположение комендатуры на протяжении 9—10 месяцев совершенно нет подхода (непроходимое болото), то основными путями сообщения являются реки <...> идущие в направлении Томска (800 км от комендатуры. — С.К.). Естественные условия менее благоприятны для сельскохозяйственного освоения вследствие огромной оторванности этого района, вследствие бездорожья и сложности работ по расчистке земель под пашню <...> Район комендатуры почти совершенно не исследован»7. О судьбе Кулайской комендатуры говорилось выше. В Маковскую комендатуру (Красноярский окр.) в начале лета выехала спецкомиссия для «отыскания нового района, удобного в сельскохозяйственном отношении», поскольку в ходе зимней высылки «кулаков» расселили неудачно — «в одной части сплошные болота и в другой — песок»8.
149

При осуществлении карательной операции репрессивные органы делали ставку прежде всего на условия изоляции «кулаков», пренебрегая, судя по документам, функцией освоения новых территорий. Но наступившее лето показало организационную слабость вновь созданных комендатур, неспособность их административного аппарата контролировать ситуацию на местах. В докладе СКАУ отмечалось: «Непримиримость кулачества с устанавливаемым для них порядком принудительного переселения в северные окраины, тяжелые условия суровой природы далекого севера, высокая смертность детей из-за отсутствия нормального питания (молока) и активная деятельность оставшегося на местах кулачества 3-й категории создали почву для бегства кулачества из районов поселения в прежние места жительства. В результате из целого ряда комендатур, особенно из Кулайской, Маковской, Ключинской, с наступлением весны кулачество с семьями целыми партиями бежит к прежнему местожительству. Бежавшее с мест поселения кулачество в большинстве случаев скрывается, направляя в места прежнего жительства только свои семьи в надежде на то, что их жен и детей водворять без главы семьи на место поселения не будут, а в будущем и в отношении их самих будет отменена ссылка. Некоторые кулаки идут "на разводы" с женами, которые тотчас же вступают в брак с батраками и бедняками. Также практикуется раздача детей и подростков в приемыши крестьянам»9.
Бегство «кулаков» из ссылки становились предметом озабоченности чекистов, поскольку возвращение беглецов в места прежнего проживания дестабилизировало и без того сложную для властей ситуацию в деревне, где распадались колхозы и коммуны, а большинство крестьян поддерживало и укрывало бежавших. 11 мая 1930 г. по настоянию ОГПУ Сибкрайисполком направил в округа секретное циркулярное письмо «О борьбе с самовольным возвращением кулаков из мест поселения», в котором говорилось: «За последнее время стали поступать из ряда округов в крайисполком сведения о самовольном возвращении кулаков из мест ссылки в село на бывшее их постоянное местожительство, о произвольном захвате экспроприированных у них — кулаков — организованной в колхоз бедняцко-батрацкой массой села средств производства и жилых построек, о дезорганизации производства и быта колхозов и уклонении от выезда на определенное место ссылки.
1. Кулаков, освобожденных из мест заключения на основании общей
директивы Сибкрайадмуправления, ПП ОГПУ по Сибкраю и Сибкрай-
прокуратуры от 3 марта с. г. № 785, давших органам власти обязатель
ство в определенный срок прибыть к месту ссылки и фактически укло
нившихся от выезда на место ссылки, перевести в 3-ю категорию и ус
тановить за ними такой же надзор, как вообще за кулаками этой кате
гории.
2. Кулаков, самовольно возвратившихся с места ссылки в села на
бывшие места их постоянного места жительства, если они не имели
права вернуться, водворять обратно через сельисполнителя или мили
цию, за исключением не достигших 10-летнего возраста, коих оставлять
на месте.
150

3. Тех же кулаков, которые чинят самоуправство, насилие в отношении отдельных колхозников, привлекать к уголовной ответственности на общих основаниях по статьям, согласно содеянному.
По отбытии этими кулаками меры социальной защиты, определенной судом, все они подлежат принудительному водворению на места поселения»10.
5 июля 1930 г. в Москве состоялось совещание руководства СОУ ОГПУ с приглашенными полпредами из Урала, Сибири и Северного края, на котором обсуждались меры борьбы с бегством высланных «кулаков». Выступивший на нем Л.М. Заковский не скрывал серьезности положения в Сибири, где основную массу репрессированного крестьянства составляли сибирские «кулаки», «...в Сибири, — отмечал он, — бегут кулаки, главным образом, из близлежащего Васюганского района (территория Кулайской комендатуры. — С.К.). Преимущественно бежит молодежь, желающая порвать со своими семьями. Бегут и целые семьи кулаков, возвращающиеся в свои прежние села. До сих пор бежало около 2,5—3 тыс. чел. Бегство кулаков усиливает плохое хозяйничанье по управлению и устройству высланных кулаков, также неясное положение о выплате зарплаты работающим кулакам, например, кулаки, если работают, то получают лишь 50 % заработной платы членов профсоюзов. Все кулаки, в том числе и одиночки (за исключением 3,5— 4 тыс. работающих на кирпичных заводах Сибулона) переданы в ведение Сибадмотдела»11. Далее Заковский сообщал о принятых ПП ОГПУ мерах: «1. Если кулаки просто бегут, незамеченные в контрреволюционной работе, то таких высылать по этапу обратно на место поселения или в более отдаленные места.
2. Если кулаки бегут, ведя антисоветскую агитацию и проявляя дру
гую контрреволюционную активность, то таковых судят на тройке и са
жают в лагеря.
3. Созданы оперативные тройки ТО (Транспортного отдела. — С.К.)
ОГПУ по линии железных дорог, которые помогают ловить бегущих ку
лаков и не позволяют кулакам бежать из Сибири.
За все время опертройками ТО ОГПУ задержано около 500—600 кулаков»12.
Выступление Заковского примечательно тем, что в нем недвусмысленно указывается на «недоработки» другого карательного ведомства — Комендантского отдела краевого адмуправления НКВД РСФСР. Именно к лету 1930 г. отчетливо проявились трения и несогласованность между двумя ведомствами — ОГПУ и НКВД. Не отвечавшим функционально за состояние режима в спецпоселках чекистам приходилось иметь дело со следствием плохого «окарауливания» — бегством. Это порождало необходимость разворачивать оперативную работу в местах «кулацкой ссылки». Как это происходило, можно восстановить по информации, представленной на том же совещании полпредом ОГПУ на Урале Г.П. Матсоном: «1) во всех пунктах кулацкой ссылки среди кулаков введена круговая порука с выделением от каждого десятка ответственного старшего, с обязательством вести наблюдение за вверенным десятком и немедленно сообщать о всех случаях и попытках к бегству. В связи с введением круговой поруки установлено отобрание подписок как у группы кулаков, так и у старших десятков;
151

2) в округах кулацкой ссылкой приняты меры к привлечению насе
ления и его заинтересованности в поимке бегущих кулаков. За каждого
пойманного кулака выдается единовременное вознаграждение в 30 руб.
Причем, с пойманных кулаков устанавливается штраф за побег в раз
мере 100 руб., который постепенно удерживается с его заработка;
3) приняты меры по наблюдению за ссыльными — усилением аген
турного обслуживания»13.
«Почин» уральских чекистов был одобрен совещанием и нашел отражение в его постановлении. В нем, в частности, отмечалось: «...3. В местах расселения кулаков максимально усилить применяющиеся меры по борьбе с бегством кулаков, привлекая к поимке бежавших кулаков милицию, комсомол и местное население.
4. Признать целесообразным и необходимым соответствующее премирование населения за поимку бегущих кулаков, причем суммы на это получать за счет удержаний средств из заработка пойманных кулаков. Также признать необходимым премирование населения за поимку бегущих кулаков производить за счет остатков сумм, имеющихся от специальных ассигнований на выселение кулаков»14.
Комендантским отделом СКАУ были усилены чисто административные и карательные меры, применявшиеся к бежавшим. 2 августа 1930 г. краевая комиссия «по расселению и устройству кулаков» утвердила разработанную СКАУ «Инструкцию о мерах воздействия за самовольные отлучки с работ, поселков и побеги с мест расселения». Согласно этому документу, против бежавших и задержанных «кулаков 2-й категории» следовало возбуждать уголовное преследование по 1-й части ст. 82 УК, гласившей: «Побег арестованного из под стражи или с мест лишения свободы — лишение свободы на срок до трех лет. Побег с места обязательного поселения (ссылки) или с пути следования к нему, а также уклонение от исправительно трудовых работ присужденных к ссылке — замену ссылки лишением свободы на тот же срок». Из сказанного можно заключить, что к «кулакам» решили применить норму репрессий, действовавшую в отношении административно- и судебноссыль-ных, имевших фиксированный срок наказания. Поскольку «кулацкая ссылка» не была «прописана» ни как судебная, ни как внесудебная мера репрессий (не определялся даже срок пребывания крестьян на спецпоселении), то в случае побегов спецпереселенцев приравнивали к ссыльным и заключенным, которых карали лишением свободы на срок до трех лет. В данном документе прописывалось также дифференцированное отношение к различным категориям бежавших и пойманных, но по ряду причин не подлежавших преследованию в уголовном порядке:
«Лица, подлежащие обратному возвращению в места расселения без применения к ним уголовного воздействия. <...>
6. В изъятие из п. 5-го настоящей инструкции не применяется уголовное преследование в отношении следующих категорий расселенцев, бежавших с места высылки (одиночно или в составе семьи) и подлежащих лишь обратному возвращению, после надлежащего устройства в хозяйственном отношении их глав, оставшихся в местах расселения:
а) совершенно нетрудоспособных (стариков, старух, инвалидов); б) женщин с малолетними детьми в возрасте до 12 лет; в) лиц, не достигших 18-летнего возраста.
152

Примечание: В отношении этих категорий местными сельсоветами при наличии явной практической нецелесообразности возвращения их на места расселения могут, в изъятие из п. 6-го, в зависимости от конкретных обстоятельств дела выноситься постановления об оставлении на месте с последующим утверждением этих постановлений РИКами.
Категория лиц, не подлежащих возвращению после побега к месту высылки и не подлежащих уголовному воздействию
7. Не подлежат возвращению к месту высылки и вместе с тем не
подлежат уголовному преследованию следующие категории расселен-
цев, бежавших с мест расселения:
а) дети до 14-летнего возраста при несогласии их следовать с роди
телями (при групповом бегстве);
б) жены кулаков, выходившие замуж из батрацко-бедняцких семей
в силу их экономической зависимости от кулаков и прожившие с ними
не больше 2 лет при наличии категорического заявления о нежелании
жить с мужьями-кулаками.
8. Конфискованное имущество во всех случаях возвращению бежав
шим не подлежит. Возвращается лишь имущество лиц, восстановлен
ных местными комиссиями по утверждению краевой комиссии по пере
смотру лишенцев»15.
В инструкции адмуправления прослеживается определенного рода прагматизм, связанный с учетом политической и психологической ситуации на местах. Проявляя некоторый «либерализм» в отношении подростков (дети до 14 лет) и «кулацких» жен с батрацко-бедняцким происхождением, органы НКВД стремились внести раскол в «кулацкие» семьи и обеспечить лояльное отношение к режиму со стороны этих, впрочем немногочисленных, групп. Однако эта линия поведения не встречала поддержки у чекистов. В изданной 8 октября 1930 г. «Инструкции по борьбе с побегами кулаков из мест расселения» за подписью полпреда Заковского вводилась иная, более жесткая формула: задержанные «кулаки-одиночки» обратно к месту расселения не направлялись, а препровождались в Мариинский распределитель СибУЛОНа (что отвечало ведомственным интересам ОГПУ, в ведении которого находились лагеря). В «Инструкции» указывалось: «Кулаков, задержанных с семьями, передавать райадмотделам для направления в Нарымский распределитель Западно-Сибирского адмуправления. Отправка производится средствами райадмотделов. Задержанных, бежавших из мест расселения, жен кулаков с детьми, членов семей, стариков, детей и т. д. передавать райадмотделам по месту нахождения главы семьи или для водворения на прежнее место расселения.
Кулаков, бежавших не из мест расселения, а с места работ (в порядке использования третьей категории), передавать адмотделам»16.
Учет бежавших из мест ссылки «кулаков» чекисты и милиция вели достаточно хорошо: райотделы ОГПУ были обязаны докладывать о борьбе с бегством и задержаниях бежавших каждую пятидневку, но для исследователей такого рода первичный отчетный материал недоступен, поэтому можно сделать только некоторые предположения относительно размеров бегства и успешности работы карательных органов по поиску беглецов. Очевидно, что больше всего случаев бегства пришлось на весенне-летние месяцы, когда система комендатур находилась еще в ста-
153

дии своего становления. Так, по сведениям комиссии, обследовавшей Кулайскую комендатуру, к лету из нее сбежали 6 622 из 8 891 чел.17 В отчете комиссия воспроизводила удручающую картину «административного обслуживания» высланных: «...административно-хозяйственным обслуживанием, имея в виду разбросанность на 40 км от базы, кулацкие хозяйства имевшимся штатом в 16 человек вахтеров в полном смысле не охватываются. Кулацкие поселки предоставлены в распоряжение старших, назначенных комендатурой из кулаков; некоторые благодаря непроверенности их к той работе, которая на них возлагается, мало комендатуре помогает, а наоборот, есть такие случаи, что вместо того, чтобы задерживать бегущих кулаков, сами совместно с ними организованным путем уходят в Тевризский район; совершенно отсутствует какой бы то ни был учет кулацкого населения, даже не известно о родившихся и умирающих, записей актов гражданского состояния комендатурой совершенно не ведется, а также и не ведется учета оставленного бежавшими кулаками имущества <...>
Совершенно отсутствуют правила внутреннего распорядка для кулаков, с кулаками собраний каких-либо, в смысле чем они должны заниматься, не проводилось, а имевшиеся попытки со стороны кулаков организовать рыбную ловлю вниз по реке Ягыл-Яг на 150—200 км, а также и заниматься посевом с целью выезда за болота в Тарский район комендатурой воспрещались. Были случаи в момент бегства кулачества, комендатурой задерживались до 500 человек бежавших кулацких хозяйств, в связи с их неподчинением возвращаться работниками комендатуры принимались репрессивные меры»18.
Из докладной записки «О состоянии кулацких поселков по реке Шегарке», подготовленной Новосибирским адмотделом 27 июля 1930 г., следует, что всего здесь было расселено 1 326 «кулацких хозяйств» с 6 754 едоками. С марта по конец июня «сбежало мужчин 301, женщин 246 и детей и молодежи 685, всего 1 232 человека. Умерло за это же время 123 чел., большинство умирают дети в возрасте до 1 года и старики. Освобожден с места поселения как восстановленные в правах голоса 301 чел. Осталось 5 098 чел. За последнее время бегство значительно прекратилось, объясняется это тем, что кулаки узнали о том, что при возвращении обратно на прежнее местожительства их арестовывают, местное население не стало содействовать побегам <...>»19.
Разброс в масштабах бегства спецпереселенцев был большой — от трех четвертей (Кулайская комендатура) до пятой части (Шегарская комендатура). В докладе комендантского отдела ЗСКАУ, направленном в октябре 1930 г. в НКВД, приводились следующие данные о бегстве «кулаков» в регионе: «Отсутствие стационарного местожительства, хозяйственная неустроенность, разрыв с семьями, бесперспективность вместе с классовой непримиримостью породили огромную текучесть (около 22 000 чел.). Силами ОГПУ и адморганов поймано и водворено около 11 000 человек». Говорилось и о том, где находились бежавшие, — 2 тыс. чел. уже осенью находились в местах заключения, 5 тыс. — в районных адмотделах, 1,5 тыс. — в СибУЛОНе, 2 тыс. чел. передано в комендатуры, созданные на приисках Союззолото20.
154

Динамика численности спецпереселенцев в комендатурах
в июне—октябре 1930 г.*

Таблица 6 Нарымского края


Комендатура
Июнь
Сентябрь
Октябрь
Семей
Чел.
Семей
Чел.
Семей
Чел.
Шерстобитовская
1 269
8 250
1 100
5 320
1 008
4 008
Кулайская
2 676
11 053
890
1 607
421
827
Галкинская
569
2 521
500
2 112
282
1 000
Чаинская
2 668
15 673
2 278
13 396
1 920
8 781
Кето-Чулымская
2 190
11 600
1 551
6 083
1 394
5 357
Шегарская
Нет свед.
5 098
628
2 039
628
2 225
ВСЕГО
9 732
54 195
6 547
30 557
5 653
22 168
* Составлена по данным: Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 — весна 1931 г. - С. 187, 265; ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 1. Д. 1068. Л. 44 об.
В течение лета — осени численность спецпереселенцев в комендатурах Западной Сибири уменьшилась более чем на 30 тыс. чел. (табл. 6). Если исходить из того, что около 20 тыс. бежало, а какая-то незначительная часть была восстановлена в правах (в Шегарской комендатуре таковых оказалось 5 % от числа высланных), то примерно 10 тыс. чел. можно считать пропавшими, умершими.
Заболевать и умирать спецпереселенцы начинали еще в пути следования. В середине апреля 1930 г., как следует из информации крайзд-равотдела, «за весь период прохождения кулацких хозяйств и пребывания их на местах разгрузки до дальнейшего направления их к.месту постоянного жительства отмечены случаи детских заразных заболеваний (корь, скарлатина и др.)»21. По данным одного из семи сибирских распределительных пунктов — Томского, через который с 3 марта по 7 апреля 1930 г. прошло около 15 тыс. чел., амбулаторией было обнаружено около 2 тыс. заболевших, во время пребывания их в распредпункте умерло 38 чел., в т. ч. 36 детей22. Несмотря на принятые меры по массовой вакцинации против оспы, скарлатины, брюшного тифа, уже в местах расселения заболеваемость и смертность среди спецпереселенцев проявились в полной мере.
В мае в окрздравы из комендатур стали поступать донесения от комендантов и находившихся там медиков о больших масштабах бедствия. Комендант Пудинской распределительной базы ОГПУ в донесении Сибкрайздраву от 3 мая 1930 г. сообщал: «Явно болезненное состояние народа с каждым днем увеличивается, так, например, по данным статистических сведений видно, что на 1/V—1930 г. смертность детей только в среде семей ссыльных на 1 600 хозяйств достигает до 200 чел.»23. Заведующий фельдшерским пунктом в Кулайской комендатуре в Омский окрздравотдел писал: «Сообщаю тебе как заведующий, в настоящее время кулацкие дети всех возрастов находятся в самых плохих условиях. В отношении питания, возьмем от 2-х месяцев и до 7 лет: ни молока нет, мяса нет, сахара, никаких жиров и никаких круп нет. Хлеба не хватает — ржаного пайка, и идет полнейшее вымирание детей, ты напиши мне, какие нужно меры принять. Я уже писал, чтобы отпустили хотя
155

сахару или круп каких-нибудь, грудные дети некоторые не сосут грудь матери, или нет молока в груди, ребенок только остается исключительно на одной воде (сообщение от 20 апреля 1930 г.)»24; «Видя на глазах такую мучительную картину — голода и голодной смерти, я в особенности прошу дать ответа, какие приняты меры <...> В медикаментах недостатка не ощущается, но применение всей лечебной цели совершенно безрезультатно при отсутствии питания. А посему, считая недостатком со стороны нашей медицины и нашей политики мучение детей полуголодной смертью [прошу] дать те или иные указания (31 мая 1930 г.)»25.
2 июня 1930 г. на состоявшемся в крайисполкоме совещании «О хозяйственном устройстве переселенных кулаков» представитель крайзд-равотдела Лившиц отмечал: «Сейчас имеются изо всех округов тревожные сведения, главным образом, по Томскому, Омскому, что там развивается большая эпидемия из-за отсутствия питания, особенно имеются случаи смерти с голоду <...>»26. На совещании получили огласку события на железнодорожной станции Тяжин (Ачинский окр.). Председатель окрисполкома Леонтьев дал следующее пояснение: «На станции Тяжин, правда, имеется безобразное явление. Их ("кулаков". — С.К.) туда завезли, а Мариинск и Тайга отказываются принять их <...> в конце концов Маркинск и Тайга согласились принять 100 семей, но 200 семей остались, и они были приняты в тупик, где началось заболевание. Пришлось их разместить по домам всех жителей, которые живут при станции. Было около 80 случаев смерти от скарлатины, дифтерита, кори. Выслали медики свой отряд, который проводит сейчас там работу, но все же имеются большие безобразия в том, что выдается по 15 кг муки на каждую семью (Голос с места: Что вы думаете делать с кулаками на станции Тяжин?). Не знаю, что делать. Они еще не переданы нам <...>»27.
О том, насколько значительным и дееспособным был аппарат первых комендатур, можно судить лишь по разрозненным сведениям28. Помимо комендантов участков в него входили коменданты поселков и вахтеры-милиционеры. Первоначально численность вахтеров определялась по количеству семей: 1 вахтер на 50 семей. На 16 тыс. семей сибирских «кулаков» должно было приходиться более 300 вахтеров. Осенью 1930 г. в комендатурах, подведомственных ЗСКАУ, насчитывалось свыше 100 поселков. Таким образом, карательный аппарат в комендатурах должен был состоять не менее чем из 400—450 чел. Между тем, если судить по данным структуры расходов на перевозку и расселение сибирских «кулаков», доложенных Заковским в Москву 20 апреля 1930 г., в графе «аппарат комендатур охраны в местах поселения» было указано 132 чел.29 Первые коменданты были как правило из числа работников мест заключения. Так, в постановлении краевой комиссии «по кулакам 2-й категории» от 18 июля 1930 г. отмечалось, что «в ряде комендатур управление поселками производится методами лагерей особого назначения, исключающими возможность развития хозяйственной инициативы расселенцев <...>»30.
11 сентября 1930 г. на совещании в крайисполкоме «О плане устройства и использования кулаков» ПП ОГПУ и СКАУ обязывались «произвести проверку личного состава кулацких комендатур и устранить из них ненадежный и политически негодный элемент»31. Подобная
156

оценка вряд ли могла быть иной, учитывая уровень привлеченных для-работы в комендатурах людей, чей предыдущий, преимущественно пенитенциарный опыт по многим аспектам не соответствовал той деятельности, которую им предстояло осуществлять в спецпоселках. Достаточно напомнить, что комендатурам передавались права местных Советов на территории размещения спецпоселков. Кроме того, СКАУ ходатайствовало «о присвоении комендатурам прав хозяйственных организаций (не состоящих на госбюджете)»32, и эти права были закреплены в уже упоминавшейся «Инструкции комендантам по управлению кулацкими поселками». Последняя включала, в частности, состоящее из 60 пунктов подробное описание «прав и обязанностей комендантов в области управления кулацкими поселками в административном, хозяйственном и социально-культурном отношениях». Должностные полномочия коменданта распространялись на несколько сфер: административное устройство (29 пунктов), хозяйственное устройство (13), финансовое управление (3), военный учет (2), область культурно-просветительная и здравоохранение (12 пунктов). Например, должностные обязанности коменданта по поддержанию режима предполагали в целях недопущения побегов и самовольных отлучек организацию через уполномоченных наблюдения, охраны, контроля за населением поселка. Комендант был обязан принимать меры, направленные на предупреждение преступлений, вести негласное наблюдение через уполномоченных и специально организованную осведомительную сеть, опираясь при этом на лиц, имеющих «наиболее отрицательное прошлое» или заподозренных в совершении тех или иных преступлений. «Обращает особое внимание на лиц, не могущих примириться с новой обстановкой в силу своей классовой непримиримости. Всем этим лицам ведет особый учет
Ведет борьбу с хулиганством, самогоноварением, шинкарством, нищенством, проституцией, наркоманией и др[угими] социальными аномалиями, согласно существующих положений.
Не допускает шествий, демонстраций, манифестаций и собраний политического характера, ограничивая собрания вопросами хозяйственно-бытового устройства»33.
Обращает на себя внимание широкий круг разнообразных обязанностей коменданта в области «хозяйственного устройства»: «...35. Вся хозяйственная жизнь поселков организуется на принципе развития хозяйственной инициативы самих расселенцев.
36. По отдельным хозяйственным вопросам комендатуры могут давать конкретные производственные задания с доведением плана этих заданий до двора, станка и пр. Все работы выполняются расселенцами индивидуально на стимуле личной заинтересованности, причем для большого производственного эффекта расселенцами могут организовываться на добровольных началах трудовые группы, артели, товарищества, рабочие бригады и проч. в составе 10—20 человек, преимущественно из молодежи, выполняющие работы под руководством назначенного из их среды старшего. Настоящие группы, бригады, товарищества, артели имеют целью привитие населению, в особенности молодежи, навыков коллективного сельскохозяйственного и производственного труда и никакими правами самоуправления и юридического лица не пользуются.
157

37. Исходя из изложенного, комендант всемерно способствует раз
витию хозяйственной деятельности расселенцев, проявляя собственную
инициативу по организации их труда, изысканию наиболее эффектив
ных форм производства.
38. В целях поднятия материального состояния расселенцев органи
зует мероприятия по постройке жилищ, раскорчевке пустошей, осушке
болот, организации кустарных промыслов, заготовке ягод, грибов, оре
хов, развертыванию заводской деятельности (дегтекурение, смолокуре
ние, добыча пихтового масла, кирпичное производство и проч.), орга
низует звероловные, рыболовные промыслы, принимает меры к насаж
дению пчеловодства, садоводства, огородничества, кролиководства, сви
новодства и проч.
39. Составляет производственные планы сельскохозяйственной, за
водской и подсобной деятельности, следит за выполнением этих планов
уполномоченными, в смысле их осуществления и доведения до двора
(станка).
40. Организует на основе разработанных планов меры по прокладке
и улучшению дорог, подъездных путей, устройству мостов, гатей и проч.
дорожных сооружений силами самих расселенцев на добровольных на
чалах и в порядке трудгужповинности.
41. Руководит в пределах территории комендатуры проведением за
готовительных, посевных, семенных и прочих кампаний.
42. Наблюдает за своевременной сдачей товарных излишков государ
ству, привлекая несдатчиков или невыполнителей производственных за
даний к ответственности согласно особой инструкции.
43. Обращает особое внимание на предоставление соответствующих
работ лицам, оставшимся без главы семьи, инвалидам и проч. нетрудо
способным, соответственно их физической возможности.
44. Заключает договор с хозорганизациями на доставку рабсилы, на
правляя туда все неиспользованное трудоспособное население. Следит
за соблюдением правил договоров.
45. Выполняет наряды СКАУ на поставку рабсилы, организует ко
манды сопровождения и прочее, согласно указанным маршрутам.

46. Наблюдает за выполнением правил об отпуске леса для нужд
расселенцев.
47. Разрешает земельные споры между расселенцами в пределах ком
петенции РИКа, соответственно с положением о районных земельных
комиссиях»34.
Если учесть, что комендант отвечал за составление и выполнение приходно-расходных смет, руководил проведением кампаний по сбору налогов и сборов, а также должен был «проводить в жизнь ликвидацию неграмотности и малограмотности», включая «меры адмвоздействия на родителей за непосылку [детей] в школы, ликбезы и пр.», он же «заботится об организации охраны материнства и младенчества»35, то становится очевидным, насколько широким, практически всеобъемлющим был круг его должностных функций и насколько для этого оказывался узким и малопригодным предыдущий опыт работников карательных органов. Более того, даже при обеспечении режима в спецпоселках комендантам приходилось работать явно в непривычных условиях. Начальник Комендантского отдела ЗСКАУ Долгих в докладной записке
158

крайисполкому от 25 февраля 1931 г. обстановку в комендатурах характеризовал так: «...контингент в местах расселения спецпереселенцев чрезвычайно пестрый. Здесь не только кулаки 2-й категории из Сибири и Украины, не только семьи глав, находящихся в Вологде, Архангельске, Мурмане и т. п., но и высланные из погранполосы бывшие петлюровцы, махновцы, деникинцы, лица, имеющие подозрение, но не уличенные ни в чем определенно преступном, рецидивисты, судебно-ссыльные и высланные, прежде находившиеся в ссылке и т. п. В данное время все они находятся в условиях одного режима и рассматриваются как спецпереселенцы. Этот вопрос комендантским отделом совместно с заинтересованными ведомствами подрабатывается и стоит на очередном разрешении. Во всяком случае известная дифференциация этих категорий в системе будущего управления должна иметь место. В данное же время, учитывая общее недовольство кулачества, их количественное преобладание, возможность повышения враждебности организующими центрами (петлюровцы, махновцы), считаем необходимым ставить вопрос о достаточно твердом и дифференцированном режиме управления со стороны РИКов и увеличении кадров местной милиции для подавления могущих возникнуть эксцессов»36.
С осени 1930 г. до весны 1931 г. в территориальном размещении спецпереселенцев произошли ощутимые сдвиги. К весне 1931 г. в Западной Сибири сложилась следующая сеть комендатур (табл. 7). Работниками Комендантского отдела ЗСКАУ комендатуры были разделены на четыре специализированные группы: сельскохозяйственные, лесные, горно-приисковые и строительные. Как указывал Долгих, «уклон деятельности определяется характером размещения»37. Функционер был прав только отчасти. Горно-приисковые комендатуры, созданные для обеспечения работы «Союззолота» и строительные, в которых спецпереселенцы работали для нужд Кузнецкстроя, Желдорстроя и других организаций, соответствовали уже другому принципу — принципу приоритета экономической необходимости перед режимным, изоляционным: характер размещения определялся «уклоном деятельности».
Ситуация резко изменилась весной—летом 1931 г., когда прошла вторая депортационная волна. В фондах госархива Новосибирской обл. отложился уникальный документ — «Обобщающий отчетный доклад о работе СибЛАГа по хозяйственному освоению спецпереселенцами На-рыма за время с мая 1931 г. по июнь 1932 г.»38, значение которого для изучения судеб депортированных на север Западной Сибири крестьян трудно переоценить. Приводимые далее данные взяты из этого источника.
Операция по перемещению на Север почти 44 тыс. семей (182 327 чел.) проходила водным путем из Новосибирска, Томска, Омска в весенне-летний период 1931 г. Основная часть спецпереселенцев была переброшена в места новой дислокации 10 мая — 30 июня, а расселена по конкретным поселкам в июле—августе. Таким образом, до начала сентября 1931 г. аппарат СибЛАГа не располагал надежной статистикой о реальном положении дел в спецпереселенческих комендатурах. Данная акция своими размерами превосходила все, что предпринималось репрессивными
159